Ян Ларри - Страна счастливых (сборник)

— Сидите смирно, — шепнул профессор.

Мимо пролетело полосатое животное с узкой длинной талией. Его вытянутое тело было покрыто желтыми и черными полосами, как тигровая шкура. Рассекая воздух прозрачными крыльями, животное мчалось, прижимая к брюху что-то извивающееся, похожее на змею.

— Эвмена! — прошептал профессор, — оса-эвмена.

Оса полетела к кувшину, из которого только что выбрались Иван Гермогенович и ребята, сбросила туда свою добычу и залезла в кувшин сама.

— Наша оса! — сказал профессор.

Валя дернула его за руку.

— Это она перетащила нас?

— Она! — кивнул Иван Гермогенович. — Я думаю, что эвмена нас приняла за гусениц.

В это время оса вылезла из кувшина, стремительно ринулась на землю и тотчас же снова взлетела вверх. Овеяв путешественников ветром, она пролетела мимо них, опустилась на кувшин и стала суетливо ползать вокруг отверстия, проворно перебирая ногами и все время постукивая по краям кувшина головой.

Потом эвмена улетела.

Теперь путешественники увидели, что делала оса на кувшине. Входное отверстие было плотно замазано чем-то серым. В середине, как пробка, торчал большой острый камень.

— Видите, — сказал Иван Гермогенович, — видите, как она замуровала свой кувшин. Если бы мы во-время не выбрались оттуда, мы бы пропали.

— А разве нельзя сломать стенку?

— Нет. Оса приготовляет из пыли и собственной слюны такой крепкий цемент, что его и большим людям нелегко сломать.

— Я все-таки не понимаю, — сказал Карик. — Ну, она притащила нас, запихала в кувшин. А для чего? Почему она не съела нас сразу?

— Она и не собиралась нас есть, — ответил профессор. — Эвмена питается соком цветов, а гусениц она таскает для своего потомства, для будущих своих детей. При этом она не убивает свою добычу. Ударом жала она только усыпляет гусениц. Консервирует их. Приготовляет из гусениц живые консервы.

— Почему же оса не усыпила нас? — спросила Валя.

— Не знаю, — пожал плечами профессор, — меня самого удивляет это. Может быть, ее жало не могло проткнуть наши фуфайки из паутины. Может быть, ее яд не подействовал на нас. Не знаю. Да и вообще все это очень удивительно. Обычно осы не ошибаются в таких случаях. Право, я не понимаю, как она могла спутать нас с гусеницами. Для науки это совершенно загадочный случай.

— А кто же ей сделал такой кувшин? — спросила Валя.

— Сама же она и сделала, — сказал профессор. — Из пыли и собственной слюны. За этими надежными стенами личинка может расти, не опасаясь, что ее кто-нибудь проглотит или раздавит. Пищи для нее приготовлено как раз столько, сколько нужно. Когда личинка вылупится из яйца, она спускается на паутинке вниз, падает на гусениц и начинает пожирать их. И как пожирать! Неделями грызет она свою жертву, но до последнего дня гусеница остается живой, а мясо свежим. В первый день личинка питается кровью гусеницы, потом поедает жир, затем пожирает мускулы. Без крови, без жира, без мускулов гусеница продолжает жить и остается попрежнему свежим мясом для личинки. Наконец личинка пожирает всё остальное и закукливается. Через некоторое время из кокона вылетает самец или самка осы-эвмены. Из нашего кувшина должен был вылететь самец, но теперь…

— Почему это вы знаете, что непременно самец?

— Знаю! — сказал Иван Гермогенович. — Оса опустила в этот кувшин нас троих и принесла после еще одну гусеницу. Четыре гусеницы — это запас пищи для будущего самца. Для яйца, из которого должна выйти самка, оса оставляет ровно десять гусениц. И это вполне понятно. Будущая самка осы-эвмены — крупнее самца, ест больше, стало быть и пищи для нее нужно оставить побольше.

— Значит, осы умеют всё-таки считать до десяти? — спросила Валя.

— Не думаю, чтобы они умели считать даже до двух, — сказал профессор. — Вспомни-ка: оса, ведь, залезала в кувшин после того, как мы оттуда выбрались? Не правда ли?

— Ну, залезала!

— А залезала затем, чтобы положить яйцо. Значит, она видела, что в кувшине не четыре гусеницы, а только одна. И все же она не догадалась принести еще трех гусениц, а так и замуровала кувшин. Личинка, конечно, теперь погибнет.

Профессор вышел из ущелья, поглядел вправо, влево и сказал:

— Ну, а теперь мы можем итти спокойно. Она умчалась.

До земли было уже недалеко, и скоро путешественники благополучно спустились вниз.

Перед ними лежали пески.

Влево синел далекий лес. Над лесом еле заметно, точно соломинка, торчал шест-маяк с крошечным красным флажком.

Путешественники двинулись в путь.

Весь день они шли по пескам, лесам и горам. Пробирались через овраги, переходили вброд ручьи.

К вечеру усталые и голодные путешественники остановились на берегу бурливой речки. Перебираться через речку было уже не под силу ребятам.

Валя растянулась на берегу и сказала:

— Не могу больше!

На землю спускались сумерки. Небо потемнело. Багровые облака клубились над лесом. Вверху, над головами, потянулись с криком стаи птиц.

— Ну что же, — сказал Иван Гермогенович, — придется здесь переночевать.

— На берегу?

— Попробуем найти пещеру или берлогу какую-нибудь.

После недолгих поисков Карик набрел на огромное, как стог сена, коричневое яйцо. Сбоку, в плотной стене исполинского яйца, чернела круглая дыра.

Карик заглянул внутрь и закричал:

— Идите ко мне! Я, кажется, нашел какой-то дом.

Профессор подошел к яйцу, осмотрел его со всех сторон и, подумав, сказал:

— Пустой орех. Брошенная квартира личинки жука орехового долгоносика. Залезайте, ребята. Вполне сносная квартира.

Становилось уже темно. У ребят от усталости слипались глаза. Ныли ноги. Быстро юркнув в дырочку ореха, Карик и Валя упали на шершавый пол и сразу заснули как убитые.

Между тем профессор вздыхая бродил вокруг ореха. Входное отверстие было так узко, что Иван Гермогенович мог просунуть в него только голову. Плечи уже не пролезали.

— Экая досада, — бормотал профессор.

Сердито ворча, он заглянул в орех, послушал, как ровно дышат во сне ребята, и побрел искать для себя место, где он мог бы устроиться на ночь.

Недалеко от ореха он нашел в ямке раковину улитки. Профессор осмотрел ее. Раковина была пустая. Иван Гермогенович кряхтя и охая забрался в нее и начал устраиваться на ночлег.

Покатый пол раковины был жесткий и холодный, но профессор, утомленный дорогой, даже не заметил этого. Подложив под голову кулак, он вытянулся во весь рост и тотчас же заснул.

Около полуночи в воздухе что-то загудело. Профессор смутно слышал это сквозь сон. Вероятно, поднимался ветер.

Проснувшись от холода, он открыл глаза. Небо было подернуто тучами, в тучах ныряла луна. Профессор поежился, поджал под себя ноги и задремал, беспокойно ворочаясь во сне.