Роберт Хайнлайн - Красная планета. Звездный зверь [сборник]

Внутри оказалась крохотная прихожая, за ней – вторая, внутренняя дверь. Как только наружная дверь закрылась, давление воздуха в тамбуре стало подниматься со звуками, напоминающими вздохи.

– Ну, кто там? Отвечайте, отвечайте! – сиплым басом взревел репродуктор над внутренней дверью.

Визитер осторожно опустил мяч на пол, обеими руками ухватился за уродливое лицо, оттянул его и задрал на макушку. Под маской обнаружилось человеческое лицо – обыкновенного земного мальчишки.

– Это я, док, Джим Марло, – ответил он.

– Ну так заходи. Нечего там стоять и ногти грызть.

– Иду.

Когда давление в прихожей сравнялось с давлением в доме, внутренняя дверь автоматически открылась. Джим сказал:

– Пошли, Виллис, – и ступил внутрь.

Мяч выпустил снизу три отростка и последовал за мальчиком – непонятно было, идет он или катится, больше всего его походка напоминала движение бочонка, который кантуют на днище. Они прошли по коридору и попали в большую комнату, занимавшую половину всего круглого дома. Доктор Макрей, не вставая, приветствовал их:

– Здорово, Джим. Разоблачайся. Кофе на столе. Здорово, Виллис. – Доктор вернулся к своей работе: он перевязывал руку мальчику, ровеснику Джима.

– Спасибо, док. А, Фрэнсис, привет. Ты чего тут?

– Привет, Джим. Я убил водоискалку, да только палец о шип наколол.

– Прекрати ерзать! – скомандовал доктор.

– Эта штука щиплется, – пожаловался Фрэнсис.

– Так и надо. Помолчи.

– Как это тебя угораздило? – не успокаивался Джим. – Ты что ж, не знаешь, что их нельзя трогать? Надо было поджарить ее сверху донизу.

Он расстегнул молнию скафандра, стянул его и повесил на вешалку у дверей. Там уже висел скафандр Фрэнсиса с маской, расписанной яркими красками, наподобие боевой раскраски индейского воина, и скафандр доктора, маска которого была чиста. Джим, как это было принято на Марсе, остался в одних ярко-красных шортах.

– Я и поджарил, – объяснил Фрэнсис, – но она зашевелилась, когда я ее тронул. Я хотел отрезать хвост, сделать бусы.

– Значит, плохо поджарил. Может, в ней полно живых яиц осталось. А для кого бусы?

– Не твое дело. А яички я сразу выжег. Кто я, по-твоему? Турист?

– Да как тебе сказать. Ты же знаешь, эти твари подыхают только на закате.

– Не говори глупостей, Джим, – сказал доктор. – Теперь, Фрэнк, я тебе сделаю укол антитоксина. Толку от него никакого, зато твоя мама успокоится. Завтра палец у тебя вздуется, как обожравшийся щенок, принесешь его сюда, и я его вскрою.

– А я палец не потеряю? – спросил мальчик.

– Нет. Просто какое-то время будешь чесаться левой рукой. А тебя, Джим, что сюда привело? Живот заболел?

– Нет, док, я из-за Виллиса.

– Из-за Виллиса? Вид у него как будто бодрый.

Доктор посмотрел вниз, на Виллиса. Тот стоял, приподнявшись на своих ножках, и наблюдал, как Фрэнку перевязывают палец. Для этого он вытянул из верхней части три глазных отростка. Отростки торчали, как большие пальцы рук, образуя равнобедренный треугольник, из каждого выглядывал глаз, до того похожий на человеческий, что становилось не по себе. Малыш медленно повернулся, переступая своими ножками-псевдоподиями, чтобы оглядеть доктора каждым глазом по очереди.

– Налей-ка мне чашку «явы», Джим, – распорядился доктор, нагибаясь и складывая руки ковшиком. – Ну-ка, Виллис, опля!

Виллис подпрыгнул и влетел прямо в руки доктору, убрав при этом все свои выступы. Доктор положил его на смотровой стол. Виллис снова выставил ножки и глазки, и они с доктором принялись разглядывать друг друга.

Доктор видел перед собой мячик, покрытый густым коротким мехом, похожим на стриженую овчину, и не имеющий на данный момент никаких отличительных черт, кроме ножек и глазных отростков. Виллис видел перед собой пожилого землянина, почти полностью покрытого длинными курчавыми серыми с белым волосами, одетого в белоснежную рубашку и шорты. Виллису очень нравилось смотреть на него.

– Как ты себя чувствуешь, Виллис? – спросил доктор. – Хорошо? Или плохо?

На самой макушке Виллиса, между глазными отростками, появилась ямочка, быстро превратившаяся в отверстие.

– Виллис хорошо! – сказал он. Голос у него был точь-в-точь как у Джима.

– Хорошо, говоришь? – переспросил доктор и, не оглядываясь, приказал: – Джим, вымой-ка эти чашки еще разок и на этот раз простерилизуй. Мы ведь не хотим подцепить какую-нибудь заразу, верно?

– Хорошо, док, – согласился Джим и спросил у Фрэнсиса: – Ты будешь кофе?

– Конечно. Слабый и побольше молока.

Джим нырнул в лабораторную раковину и выудил оттуда еще одну чашку. В раковине было полно грязной посуды. Рядом на бунзеновской горелке потихоньку кипел большой кофейник.

Джим тщательно вымыл три чашки, пропустил их через стерилизатор и налил всем кофе.

– Джим, этот гражданин говорит, что он в порядке, – сказал доктор Макрей, принимая чашку. – В чем проблема?

– Да, знаю, он все время говорит, что у него все нормально, но это не так. Вы не могли бы его осмотреть, док?

– Осмотреть? Каким образом, мальчик? Я не могу даже измерить ему температуру, потому что не знаю, какая температура у него нормальная. В его биохимии я смыслю столько же, сколько свинья в апельсинах. Ты хочешь, чтобы я вскрыл его и посмотрел, почему он тикает?

Виллис тут же убрал свои отростки и сделался гладким, как бильярдный шар.

– Ну вот, вы его напугали, – с укором сказал Джим.

– Прошу прощения. – Доктор протянул руку и потрепал Виллиса по шерстке. – Виллис хороший, Виллис славный. Никто не обидит Виллиса. Ну давай, малыш, вылезай.

Виллис чуть-чуть приоткрыл голосовой сфинктер.

– Не обижать Виллис? – недоверчиво спросил он голосом Джима.

– Не обижать Виллис. Обещаю.

– Не резать Виллис?

– Не резать Виллис. Никогда.

Медленно появились глаза, при этом он прекрасно обходился без лица.

– Вот так-то лучше, – одобрил доктор. – Ближе к делу, Джим. Почему тебе кажется, что с ним что-то не так, если мы с ним думаем иначе?

– Да потому, что он так себя ведет, док. Дома-то все хорошо, а вот когда выходит… Раньше он со мной всюду ходил, скакал и везде совал свой нос…

– У него нет носа, – заметил Фрэнсис.

– Пять с плюсом. А теперь, когда я его беру погулять, он сворачивается в клубочек, и ничего от него не добьешься. Если он не болен, почему он так делает?

– Кое-что проясняется, – сказал доктор. – Сколько времени живет у тебя этот мячик?

Джим задумался, перебирая в памяти двадцать четыре месяца марсианского года:

– Где-то с конца зевса, почти с ноября.

– А теперь конец марта, почти церера, [4]лето кончилось. Тебе это ни о чем не говорит?

– Да нет.

– Что ж он, по-твоему, и по снегу будет скакать? Мы уезжаем, когда приходят холода, а он здесь живет.