Джефф Вандермеер - Борн

– Но у тебя должны были возникнуть вопросы.

Я, конечно, сказала это так, вообще, но Борн с радостью принялся тут же их задавать.

– Да-да, вопросы! Как давно живут люди на этой планете? Чего они добились? Я не нашел ответа. Ты упоминала о привидениях. Ты веришь в привидения? Не знаешь, не продолжает ли вращаться вокруг Земли космический корабль? Где-то же должны быть космические корабли, хотя бы два или три. Ты когда-нибудь чувствовала себя одержимой? Призраками, например? Находила ли что-нибудь зловещее? Кто такие «мы» и кто – «они»? Колонизировали ли люди другие планеты? И сколько людей сейчас живет на Земле?

– Это очень много вопросов, Борн, – пробормотала я, не зная с какого начать и что конкретно ему сказать.

Книги, которые я принесла, тут мало чем могли помочь, они совершенно не отвечали нуждам Борна. Как и моим.

– А я чувствую, что они меня преследуют. Я ими одержим.

Мотив преследования не отпускал Борна с тех пор, как он «повзрослел». Постепенно я поняла, что «преследование» означало для него не то, что для меня. Ландшафты, которыми он проходил, не имели ничего общего с теми, которые видела я. Похоже, его чувства постоянно переживали сильнейшую информационную атаку, которую мне и представить было сложно.

– Кто тебя преследует?

Борн развернул свою башенку к мертвецам на стене и осветил их рассеянным пурпурным светом.

– Они. Но не как привидения… Я их вижу, я ощущаю их на вкус. Все заражено. Низкоуровневая радиация, могильники, сточные воды. Все больное, и эта болезнь повсюду. Если посчитать, я трачу восемнадцать ящериц в день, чтобы держать все это подальше от себя. Они заставляют меня каждую секунду держать себя под контролем, следить за собой.

Когда-то я воображала, как буду вести с Борном «взрослые» разговоры. Теперь мне этого совсем не хотелось. Я даже не понимала, о чем именно мы толкуем, не желала, чтобы он мне напоминал о тех испытаниях, которым мое тело каждый день подвергается в городе.

Но решила попытаться еще раз. Во-первых, показала ему расписание, которое составила на несколько дней вперед и в котором один предмет сменялся другим. Основы математики, литература, естественные науки, гуманитарные науки. Не забыла даже о музыке с философией.

Борн изучил листок, держа его в каком-то намеке на щупальце. Даже не дал себе труда вытянуть его полностью, из-за чего мне пришлось встать и передать листок ему.

– Хмм, – протянул Борн. – Хмм.

Выглядело все это подчеркнуто наигранно, а звучало издевательски. Он не стал показывать, что прочитал мою писанину, хотя я знала, что прочитал. Таков уж был Борн, когда намеренно мне грубил.

– Ну, и? Что не так?

– Борн играет на пианино. Борн танцует. Борн поет. Декламирует стишки. Ты действительно этого хочешь? Сам-то я занят куда более важными вещами, но, думаю, смогу уделить тебе толику себя, если тебе в самом деле это требуется.

Он произнес свою тираду ровным, холодным тоном, что смахивало на попытку повторить не только мои слова, но и интонации.

– Но это же нужно тебе! Это для тебя! Чтобы ты всему научился.

Не для меня же, верно? Отнюдь не ради памяти о школьнице в далеком городе, ходившей на уроки музыки или ужинавшей в ресторане, игравшей на настоящей детской площадке и мечтающей стать писательницей.

– Я и так учусь каждый день, Рахиль, – сказал Борн раздраженно, словно я не понимала самые простые вещи. – Я читаю, пробую и наблюдаю. Каждый день. Вот чем я занят.

Вот чем он занят.

Я указала на глобус, предпринимая последнюю попытку:

– Может, я хотя бы этому тебя научу?

Глобус Борна заинтересовал. Он подтащил его поближе, легко, будто бумажный самолетик, приподняв мощными щупальцами. Впервые я обнаружила, что он не только сильный, но и грозный.

– Это место выглядит скалистым. Я бы хотел когда-нибудь подняться на гору, а потом спуститься вот сюда, где все эти озера. Представляешь, Рахиль? Много, много озер. А у нас нет ни одного. Нет озер. Мне бы хотелось увидеть озеро. Даже если озеро – это только чья-то шутка. Шутка-прибаутка. Впрочем, утку мне бы тоже хотелось увидеть.

Войдя в раж, он принялся сыпать вопросами о городах и странах. Вот только этих мест, большинства по крайней мере, уже не существовало: их границы изменились, маленькие страны были поглощены крупными, в свою очередь, растворившимися в анархии и беззаконии, вновь разбившись вдребезги. Множество городов сгорели, и, насколько я помнила, мои родители никогда не рассказывали мне об этих местах, воспоминания о них были слишком болезненны.

Казалось, Борн пытается решить проблему, которую люди решили для себя давным-давно, и я не могла ему ничем помочь, не хотела бередить свои раны.

И вот я замолчала. Просто замолчала. Чем больше я старалась, тем больше Борн отдалялся от меня и тем сильнее удивлял, даже в каком-то смысле оскорблял его нарочитый отказ. Я ведь пришла сюда, чтобы якобы заняться образованием Борна, хотя, если честно, в действительности хотела только убедиться в том, что мы еще близки.

Наверное, я хотела, чтобы Борн был «нормальным», совершенно соответствуя образу «нормального мальчика». Я отчаянно желала этого после событий последних дней. Меня мучила мысль, что я, возможно, не справляюсь, и дело тут не столько в физическом, сколько в интеллектуальном взрослении Борна. Я же не поспеваю за ним, продолжая видеть в нем малыша. Дурацкую башенку с огромным глазом.

И тогда я сдалась. Мне оставалось задать последний вопрос:

– Что же я тогда могу сделать для тебя, Борн? Должно же быть что-то такое.

Башенка исчезла, сменившись перевернутой вазой, то есть его «истинной» формой. Он сокращался, подтягивая «табурет» вместе со мной все ближе и ближе к кольцу своих глаз. Его кожа походила в этот момент на грозу в сумерках, с разрядами молний, казавшимися серебряными трещинами на фоне переливчатого, темно-зеленого неба, то сгущающегося до черного, то вдруг расцветающего пронзительно-синим, какой можно видеть с лодки, плывущей по чистой воде.

Запахло приторной сладостью, напоминающей аромат хрустящих вафель, политых бренди, маслом и сиропом.

– Есть одна такая вещь, Рахиль. Кое-что, что ты собиралась сделать. Что ты мне пообещала, – произнес Борн умоляющим тоном.

– Ну и? – подбодрила его я.

– Ты не могла бы проверить места, которые я больше не чувствую? Не могла бы сказать мне, что там происходит?

Я впала в ступор, вдруг осознав всю глубину собственной тупости.

Итак, я отложила в сторону книги, отказавшись от идеи заняться «образованием» Борна, поскольку это было не то, что ему требовалось, а вместо этого принялась проверять места, которые он больше не чувствовал. Делала то, что пообещала ему в ночь, когда на него напали последыши Морда. Сама я чувствовала себя при этом мерзко.