Уолтер Тевис - Пересмешник

Некоторое время я смотрел на нее, потом спросил:

– Хочешь мою расческу?

Мэри Лу вздрогнула и натянула платье на колени.

– Да, Пол, – ответила она, смущенно улыбаясь.

Я дал ей расческу, сел рядом на бортик фонтана и стал смотреть на нее в свете цветного прожектора из-под воды.

Сейчас, с расчесанными волосами и свежим лицом, она была ошеломляюще красива. Мне не хотелось говорить; я просто смотрел на нее и любовался.

Наконец она опустила глаза, улыбнулась и спросила неуверенно:

– Тебя выпустили из тюрьмы?

– Я сбежал.

– Ой. – Мэри Лу глянула на меня так, будто видит в первый раз. – Это было очень плохо? В смысле, в тюрьме?

– Я многому там научился. Могло быть хуже.

– Но ты сбежал.

– Я хотел вернуться к тебе, – ответил я и сам удивился силе своего голоса.

Она потупилась, но тут же снова взглянула на меня.

– Да. О господи. Я рада, что ты вернулся.

Я кивнул.

– Есть хочется. Пойду что-нибудь приготовлю, – сказал я и двинулся к дорожке.

– Ребенка не разбуди, – сказала Мэри Лу.

Я резко остановился. Она казалась немного смущенной, растерянной.

– Какого ребенка? – спросил я.

Внезапно Мэри Лу тряхнула головой и рассмеялась.

– Господи, Пол. Я забыла сказать. У меня теперь есть ребенок.

– Так я отец?

Она вскочила, сияющая, подбежала, обвила руками мою шею и по-девичьи чмокнула меня в щеку.

– Да, Пол. Ты теперь отец.

И повела меня в Дом Рептилий. А я понял, что белые куски ткани – это пеленки.

В клетке, где раньше были игуаны, спал на животе ребенок, завернутый в белую пеленку. Он был розовый, пухлый и тихонько сопел во сне, пуская пузыри. Я долго стоял и смотрел.

– Это девочка? – тихо спросил я наконец.

Мэри Лу кивнула:

– Я назвала ее Джейн. В честь жены Саймона.

Имя мне понравилось. Оно было хорошее. И мне нравилось быть отцом. Я чувствовал, что это правильно: отвечать за другого человека, за своего собственного ребенка.

Я попытался вообразить нас троих как семью из старого черно-белого фильма, но это было иначе: Дом Рептилий с пеленками на пустых клетках, где раньше были ящерицы и змеи, запах молока, тихое детское сопение. Попытался вообразить себя отцом, как воображал в тюрьме, когда бессильно мечтал о Мэри Лу, но теперь я понял, что тогда видел наших детей подросшими, вроде Роберто и Консуэлы. А ведь они принадлежали к миру дружелюбных почтальонов, кока-колы и «шевроле», а вовсе не к моему.

Однако я не хотел в тот мир почтальонов и «шевроле»; меня устраивал мой, какой ни на есть. Я радовался мысли, что пухлое теплое существо, которое лежит, прижавшись щекой к подушке, – моя дочь Джейн.

– Я могу сделать нам сэндвич с пимиентским сыром, – сказала Мэри Лу.

Я мотнул головой и вышел. Она молча последовала за мной, а на улице взяла меня под руку и сказала:

– Расскажи про свой побег.

– Позже, – ответил я. – Сейчас я приготовлю тебе яйца.

– У тебя с собой есть яйца? – изумилась она.

– Пошли, – сказал я и повел ее к мыслебусу.

Я залез внутрь, повесил керосиновую лампу под потолком, зажег вторую от тюремной зажигалки, подкрутил огонек на полную яркость и только потом позвал Мэри Лу внутрь.

Она замерла в проходе и огляделась. Я молчал.

В дальнем конце я устроил из перевернутого сиденья книжную полку, и все мои книги стояли на ней ровным рядком. На книгах, свернувшись, спала Барбоска.

Рядом с книгами висела моя новая одежда и платья, которые я взял для Мэри Лу. Посередине автобуса, напротив постели, располагался кухонный уголок: зеленая походная печка, кастрюльки, миски, коробки с едой и пять кофейных кексов, которые я испек вместе с Аннабель. Я глянул на Мэри Лу. Она молчала, но мне подумалось, что увиденное произвело на нее впечатление.

Я поставил сковородку на плиту, а пока она грелась, разбил яйца и добавил в них соуса табаско и соли. Потом я натер сыр вроде того, что Род Бален делал из козьего молока, и нарубил в него петрушки. Когда сковородка раскалилась, я вылил на нее половину яичной смеси и начал быстро мешать, двигая сковородку над огнем. Как только края подрумянились (середина еще оставалась сырой), я добавил сыра с петрушкой, дождался, чтобы сыр подплавился, и, сложив омлет пополам, сгрузил его на тарелку, которую и протянул Мэри Лу.

– Садись, – сказал я. – Вилку сейчас дам.

Она села.

Я дал ей вилку и спросил:

– Это было трудно? Рожать? И больно?

– Ох, да! – Она откусила кусочек омлета, медленно прожевала и проглотила. – Слушай, до чего же вкусно! Как это называется?

– Омлет, – ответил я, поставил на другую конфорку воду для кофе и вылил на сковородку остатки яичной смеси. – В древности женщины умирали от родов.

– Ну, я выжила. И Боб мне помогал.

– Боб? Кто такой Боб?

– Боб Споффорт, – ответила она. – Робот. Проректор. Твой бывший начальник.

Я снял свой омлет на тарелку, налил нам обоим кофе в кружки работы Аннабель и сел на матрас, лицом к Мэри Лу.

– Споффорт принимал у тебя роды?

Мне представилось, что огромный робот стоит, как Уильям С. Харт в «Полынном докторе» у постели рожающей женщины. Но я не мог представить Споффорта в ковбойской шляпе.

– Да. – Когда Мэри Лу говорила о Споффорте, на ее лице появлялось странное, немного мучительное выражение. Я чувствовал, что она мне что-то хочет сказать, но пока не готова. – Он перерезал пуповину. По крайней мере, он так сказал; я была такая одуревшая, что толком не помню. – Она мотнула головой. – Удивительно. Тогда я единственный раз в жизни действительно хотела принять таблетку, и через неделю Боб по моей просьбе прекратил их раздачу.

– Раздачу таблеток?

– Да. Грядут большие перемены. – Она улыбнулась. – У многих будет ломка.

Меня это не интересовало.

– Одуревшая? Не могу представить тебя такой.

– Не как от таблеток. Было очень больно. Но я вытерпела.

– И Споффорт тебе помогал?

– После того как он тебя забрал, Боб… Боб наблюдал за моей беременностью. А когда малышка родилась, носил мне молоко из «Бургер-шефа» и нашел на каком-то складе древнюю детскую бутылочку. Мне кажется, он про каждую вещь в Нью-Йорке знает. Пеленки. Хозяйственное мыло, чтобы их стирать. – Мэри Лу глянула в окно. – Раз он принес мне красное пальто. – Она тряхнула головой, словно прогоняя воспоминания. – Я стираю пеленки в фонтане. Теперь Джейн ест пюре из сэндвичей. И у меня для нее много молочного порошка.

Я доел омлет.

– Я жил один. В деревянном доме, который отремонтировал своими руками. С помощью друзей. – Слово «друзья» прозвучало странно; я никогда раньше так Баленов не называл. И все же оно показалось мне правильным. – Я тебе кое-что привез.

Я принес из дальнего конца автобуса платья, джинсы и футболки, которые выбрал для нее в Перекоре.