Сергей Чекмаев - Болевой прием

Сумочка висела там, где мы её забыли, а вот у дальнего края нашей скамьи сидел, обхватив руками колени, пацанёнок лет десяти и даже не плакал, а тихонько выл, как попавший в западню волчонок. Я сорвал ремешок, зацепился за кованую завитушку, дёрнул и сломал крепление — а он всё так же выл и выл с абсолютно сухим лицом.

Я сделал из порванного ремня петлю, накинул на запястье и нагнулся над мальчиком. Он меня не видел. Похоже, он вообще ничего вокруг не видел и, даже когда я потряс его за плечо, не шелохнулся, лишь продолжал монотонно голосить. На несколько мгновений я застыл, не зная, что с ним делать. Не тащить же пацана с собой!

— Ян! Янек! Вот ты где! Боже мой, я тебя обыскалась!

Миловидная, хотя и несколько растрёпанная женщина за тридцать бежала к нам по тропинке между клумбами, но мальчишка не очнулся даже при звуках её голоса. Не знаю, шевельнулись ли у меня волосы на затылке, но, пробираясь обратно через примятую уже траву к нашему дереву, я мельком подумал, что так, наверное, сходят с ума.

Я поспел вовремя — Олеська уже порывалась куда-то катить коляску. Она даже дёрнула её пару раз, намереваясь попасть в прорехи посреди людского моря. В первый раз ткнулась в чью-то ногу и отступила, а когда я уже был рядом, рванула снова.

Раздражённый помехой крепыш в зауженном пальто пнул ведущее колесо. Малая взревела, жена от неожиданности выпустила ручки — и сбитая с дороги передняя ось наехала на шершавый камень бордюра. Разумеется, она не выдержала и треснула.

Благодарение всем небесным силам — я уже был рядом. От рывка мог не выдержать поясной ремень, и тогда Мышка полетела бы точно под ноги толпы. Но я успел подхватить дочку на руки и устоять на ногах, несмотря на ощутимые толчки и крепкий ботинок, что едва не пнул меня в висок, когда я наклонился над коляской.

— Внимание, общий. Всем отходить! Повторяю: срочно всем отходить! Седьмой, четвёртый, доложите обстановку.

— Здесь седьмой. Охрана парка сбежала, турникеты в спешке оставили заблокированными. Тут начинается серьёзная давка. Прошу помощи…

— Уходить, седьмой. Внимание, четвёртый! Доложите обстановку!

— Четвёртый!

— Четвёртый, на связь!

Марк безучастно сидел на жёстком алюминиевом стуле, положив на колени разодранные ладони с сорванными ногтями, которыми он выцарапал из гнезда кнопку аварийной блокировки. На обзорных мониторах мелькали новостные блоки центральных каналов. Тревожные голоса ведущих перебивали друг друга.

— В хаотично возникшей давке пострадали несколько десятков человек, многие серьёзно. На данный момент сообщается о десяти погибших. Ещё семнадцать пострадавших до сих пор находятся в реанимации. Мэр Головня приехал на место трагедии и приказал развернуть кризисный штаб…

Камера показала красное лицо чиновника, несколько растерянных полицейских из оцепления, вереницу машин скорой помощи. Потом в кадре мелькнули сломанные зонтики, изорванная в клочья одежда, опрокинутая и растоптанная коляска. Вдруг объектив качнулся в сторону, показав на мгновение прикрытые простынями тела. Странно плоские тела и пятна крови на покрывалах, напоминающие пятна Роршаха из психологического теста. Потом объектив закрыла властная ладонь, и репортаж оборвался.

Богдан встал напротив друга и резко схватил его за грудки. Тот не сопротивлялся. Маленький и тщедушный инженер вдруг рывком сдёрнул с сиденья почти двухметрового Марка, притянул к себе и прошипел:

— Нелетальное, да? Ты вот этого хотел?! Скажи, этого?!

Но напарник молчал, лишь едва заметно шевельнул губами. Богдан знал, что он хотел сказать. Цитата. Та самая цитата, которая не давала покоя и ему самому: «Даже когда нет прямого поражающего действия, нелетальное, по сути, оружие может привести к большим жертвам, чем традиционные боеприпасы».