Святослав Логинов - Таблетка

На выбитых в прошлые дни ступеньках оказалось удобно сидеть. Харитон сидел и плакал, что странно для двадцатилетнего парня. А что ещё делать? Колоть камень не хотелось и не моглось. И вновь — а что ещё делать? Отплакав, взялся за кайло. Дальнейшее запомнилось плохо, обратившись в сплошную истерику. Харитон то врубался в стену, то орал в нависающий потолок, кажется, даже бился головой. Очнулся, а вернее, осознал себя в камере. Кайлушки в руках не было, видно, отбросил куда-то, а на избитой ладони уютно лежала таблетка. И воды в малом стакане оставалось ровно на один глоток — запить предложенное зелье.

Размышления, опасения, твёрдые решения остались в прошлом. Чтобы обратить их в пыль и мелкий щебень, оказалось достаточно двух дней в одиночке. Или трёх? Харитон не помнил. Он кинул таблетку в рот и сделал последний глоток.

— Что ты тут всё замусорил? Подмахнуть за собой лень? И ящики давай грузи.

— Чем я их грузить буду? Фискаром? Сколько раз говорилось, чтобы брак в контейнерах вывозили, так нет, валят в ящики…

— Там места нет, контейнер ставить.

— А меня это не колышет! Не хотят контейнер ставить, пусть сами брак вывозят.

Харитон зафиксировал фискар и хлопнул дверцей кабины, показывая, что разговор закончен.

Старуха на вахте пропускала Харитонов грузовик, не заглядывая в путевой лист. И без того ясно, что старенький МАЗ ездит либо на свалку, либо на приёмный пункт Вторчермета.

База Вторчермета у самой железной дороги, ехать недалеко. Здесь, в зоне отчуждения, росли очень удобные кустики, куда можно было бы по-быстрому свалить мусор, как железный, так и бытовой. Но месяц назад Харитона крупно штрафанули за это дело, и теперь он проезжал мимо, не притормаживая. Обида жгла до сих пор. За что, спрашивается, штраф? Никто его не поймал, акт вообще задним числом составили. Инспектор сказал, что металлическая стружка идёт только с Механического и возит её только Харитон. Значит, он и высыпал. А ты докажи! Суда не было, а у нас только суд может признать виноватым. Но для грёбаного природоохранного начальства закон не писан — знай, штрафуют.

На приёмном пункте царил Хап Хапыч. Когда-то это был едва не самый популярный человек в городе. Блаженное время распада страны. Заводы-то прихватизировались директорами, и там сохранялось подобие порядка, а вот в колхозах и совхозах бушевала невиданная свобода. Имущество делилось между колхозниками и растаскивалось по домам. Хорошо, кто припрёт домой косилку или конные грабли, а если достанется сарай для принудительной сушки сена? Куда его в личном подворье, где один работник, и тот пьяница? Остаётся содрать с крыши шифер: он хоть и продырявленный, а пригодится. А что делать с огромными вентиляторами-улитками, которых в сарае четыре штуки? Только раскурочить и сдать Хап Хапычу медные сердечники. Опять же, провода… раздербаненному сараю электричество не нужно, а алюминий у Хап Хапыча в цене.

Разлакомившиеся добытчики чуть не половину деревень оставили без света. Картечиной из ружьишка — ба-бах! — и сматывай перебитый провод. То-то попито было, до сих пор от мужиков перегаром несёт. Жаль, Харитон в ту пору мал был и не мог примкнуть к торжеству демократии.

Особенно сладко вспоминалось, когда экскаватор Дортреста выкопал силовой кабель, ведущий к воинской части, и дорожники срезали с него несколько тонн свинца. Работали аккуратно, так что армейцы не сразу хватились пропажи, да и потом не торопились объявлять тревогу: ведь подобное ЧП означает, что начнутся проверки, а автомобильный парк части стоит без колёс. Колёса военных газиков те же, что и у «Волги», так что ещё в советские времена все батальонные «козлы» были разуты и встали на вечный прикол на сосновых чурбаках. А как иначе? Товарищи офицеры и прапорщики тоже хотят жить не хуже других, тем более, что в военном уставе нет слова «воровство», есть лишь красивый термин «промотание».

Но минули лихие девяностые, и Хап Хапыч сел на мель. Теперь даже если кто дачный домик обчистит, полиция тут же на пункт приёма является: не сдавал ли кто в металлолом исправные тазы, миски и кастрюли? Тяжко жить в райцентре, всем про всех всё известно.

— Что ты мне притаранил? — встретил Хап Хапыч Харитона. — Не приму.

— Вот ещё… У меня накладная.

— Накладную подпишу — и уматывай. Где хочешь, там и вываливай свою стружку, а я не приму.

— Вот ещё, — повторил Харитон. — Меня уже штрафовали за такое, второй раз не надо. Показывай, куда сгружать, или я прямо у дверей конторки стружку вывалю.

Матерясь и проклиная, Хап Хапыч указал на дальний угол, где уже громоздилась гора железного сора.

— Как я это говно в вагон грузить стану?

— Магнитный кран у тебя на что?

— Нешто там кран? Пустой кожух, а электромагнита нет.

— Так, поди, сам его и раскулачил?

— А кто мог знать, что цветной металл кончится и снова придётся железо принимать? Погубили страну, сволочи, дерьмократы проклятые!

— Это вы погубили, а я в ту пору пацанёнком был и даже девок не портил, не то что страну, — Харитон захлопнул дверцу машины и направил её в дальний угол двора, где кучились горы проржавевшего хлама.

В камере ничто не изменилось. Тот же тусклый свет, тот же затхлый воздух, чуток кашицы на тарелке и та же таблетка, словно и не глотал её.

— Твари! — проникновенно сказал Харитон. — Ублюдки могильные, выползки навозные!

Ни секунды Харитон не сомневался, что сон, привидевшийся после того, как он глотанул таблетку, был этой таблеткой и вызван. И надо же, как произдевались над ним тюремщики! Харитон оказался не просто на заводе, который презирал всеми фибрами души, а на должности самой поганенькой — шофёром мусоровозки. Нет уж, если быть шофёром, то дальнобойщиком на TIR-овском большегрузе, который ездит за рубеж, в Швецию или Германию. И возил бы оттуда такие товары, что закачаешься. И ещё жаль, что во сне не успел поесть и теперь придётся обходиться мазь-перемазью. Трудно сказать, сколько там килокалорий, но чтобы скалы дробить, явно недостаточно.

Отругавшись, Харитон вылизал тарелку с перемазью и отправился в забой. Давал стране угля до полного изнеможения и вгрызся в стену больше чем на метр, сделав пару ступенек. Мусор уже не сгребал к дальней стене: сами подберут! Что этот урок получен им во сне, где он вывозил с завода стружку, Харитон не догадывался. Заводская жизнь представлялась сплошным негативом, какого не бывает.

По мере того, как мышцы наливались усталостью, душа наполнялась безнадёжностью. Хоть ты весь изработайся, земной шар насквозь не пророешь.

Устроив перерыв, сидел на топчане, повторно вылизывал пустую тарелку, по каплям цедил воду, с прищуром глядел на таблетку: «Маска, я тебя знаю!»