Джоуи Грасеффа - Дети Эдема

Я качаю головой. Наверное, сердце у меня в груди бьется слишком быстро и слишком громко, чтобы ощущать что-то еще.

Она улыбается мне, и мы продолжаем путь, по-прежнему держась за руки.

Когда мы наконец добираемся до моего дома, я едва узнаю его. Раньше он мне всегда являлся изнутри. Лишь однажды я бросила на него беглый взгляд снаружи – когда убегала, да и то не обернулась назад. По сравнению с мишурным блеском остальной части города он кажется на удивление скромным. Серые камни выглядят… естественно.

Остальная часть города – чистый муляж. Красивый, яркий, но неестественный.

Вид дома, с его сухой кладкой из сцепливающихся натуральных камней, покрывающий стены слой мха сероватого оттенка – все это заставляет мое сердце сжиматься в тоскливом предчувствии расставания. Все это – мое, думаю я. Не могу я оставить дом! Не могу…

Заставляя отвлечься, Ларк кладет мне руку на плечо.

– Везет тебе, в таком доме живешь, – говорит она.

Так оно и есть, и я знаю это, но все же спрашиваю: «Почему?», ожидая дежурного ответа.

Но Ларк удивляет меня.

– Я вот, например, даже вообразить не могу, как это, должно быть, здорово – жить в доме Аарона Аль-База. Никогда не могла понять, почему на нем не установят мемориальную доску.

Я непонимающе смотрю на нее.

– Ты хочешь сказать, что создатель Экопана жил в этом доме?

– А ты не знала?

Я качаю головой.

– Мне папа говорил. Аль-Баз был единственным в Эдеме, кому было позволено построить дом из натурального камня. Все остальное – синтетика, однако он настоял на том, чтобы сохранить хоть какую-то связь с Землей. Да, но камни, говорили ему, – предметы неодушевленные, а он возражал: камни – кости Земли.

Какое-то время я перевариваю услышанное, а потом говорю:

– Выходит, я живу внутри скелета?

Она склоняет голову набок и смеется.

– Склеп – дом костей!

– Почему же я не знала про это? – спрашиваю я.

Она пожимает плечами.

– У каждого из нас есть свои секреты, – говорит она и подмигивает мне. – Тебе дома не достанется?

Честно говоря, я и сама не имею представления, что меня ожидает.

– Спасибо, что проводила, – говорю я, прикидывая, что надо бы, наверное, как-то выразить свою благодарность: поклониться, что ли, руку пожать. – Честно, ты мне нравишься… То есть… ну, наше знакомство… – запинаюсь я.

– Завтра удрать не получится? – выпаливает она.

– Запросто, – говорю я, не задумываясь. Только вот и впрямь, получится ли? После нынешней эскапады вряд ли снова удастся ускользнуть от родителей. Да и хватит ли смелости? Я смотрю прямо в горящие глаза Ларк. Да, думаю, хватит.

– Вот и хорошо, – говорит Ларк. – Буду ждать тебя завтра на этом месте. Сразу как стемнеет. И не беспокойся, Эшу я ничего про сегодняшний вечер не расскажу. – Я уже просила ее об этом. Потому что сама еще не решила, стоит ли говорить Эшу про свои приключения и встречу с Ларк. Если прикинуть со всех сторон, то, наверное, не стоит. По крайней мере, пока. Пусть до времени это останется только моим. Ни с кем не хочу делиться.

Она склоняет голову набок, чтобы получше рассмотреть стену, окружающую мой двор. По лицу у нее рассыпаются пряди сиреневых волос.

– Неужели ты и впрямь можешь взобраться сюда? – недоверчиво спрашивает она.

Вспомнив, что последние несколько футов мне пришлось буквально пролететь, я и сама начинаю сомневаться. Нервно нащупываю какой-то едва заметный выступ в стене, цепляюсь за него и напрягаю мышцы, чтобы подтянуться.

– Погоди, глупышка, – говорит Ларк и, ухватив меня за плечо, поворачивает к себе. – Ты что же, даже не попрощаешься со мной?

Скажи хоть слово, говорю я себе. Но не могу. Она смотрит на меня со странной улыбкой, так что с одной стороны лица морщинки собираются наверху, с другой внизу. «До свиданья» прозвучало бы слишком трагически.

– До завтра, – говорю я, а она смеется и крепко обнимает меня.

– До завтра, – повторяет она, и слова ее звучат волшебным заклинанием.

Вдруг у меня возникает желание произвести на Ларк впечатление. Проведя меня через весь город, не дав упасть духом, она показала свою силу. Теперь мне хочется показать, какая я сильная и ловкая. На ее глазах я карабкаюсь по стене, и лишь инстинкт позволяет мне нащупывать единственные существующие опоры. И хотя это всего лишь едва заметные, с волос толщиной трещинки, пальцы и на руках, и на ногах, кажется, липнут к стене. Без остановок, делая вид, что мне это ничего не стоит – чистая акробатика, мол, я добираюсь до середины и свешиваю голову, чтобы посмотреть на нее. Это легкомысленное движение едва не стоит мне потери равновесия… но разве не таков весь этот нынешний вечер? Разве все это время не плевала я на осторожность?

Мне приятно, что она смотрит на меня с нескрываемым изумлением. Ее сиреневые волосы красиво мерцают на фоне серой стены дома.

– Рауэн, ты – просто фантастика, – говорит она так тихо, что мне едва удается расслышать.

Воодушевленная, я одолеваю оставшуюся часть стены без сучка и задоринки. Наверху останавливаюсь и долго гляжу на нее. Затем перебрасываю ноги через стену; впереди меня ждут последние несколько дней моего тюремного заточения.

Я готова ко всему. Мама наверняка рыдает. Папа ругается. Или дома никого нет, все разыскивают меня. Но к моему удивлению, внутри все тихо и темно. Я пробираюсь в дом, сбрасываю туфли и крадусь к родительской спальне. Дверь слегка приоткрыта. Осторожно заглядывая внутрь, я вижу, что они спят: папа на спине, на одной стороне кровати, мама, свернувшись калачиком, – с противоположной стороны. Они что, и впрямь не знали, что я ушла, или просто махнули рукой?

Мама, всегда такая чуткая, наверняка решила, что мне надо побыть одной во дворе, где я скорее всего думаю про свою печальную долю. Я закрываю дверь и направляюсь к своей спаленке.

По дороге прохожу мимо Эшевой комнаты и задерживаюсь у двери.

Он тоже спит, изнутри доносится его ровное, хотя и несколько шумное дыхание. Я долго всматриваюсь в его лицо. Можно сказать, в свое лицо. И снова во мне нарастает чувство протеста. Почему ему достается все, а мне – более здоровому экземпляру из нас двоих, мне, первой по праву, – ничего?

Дыхание его сбивается и надолго затихает. Так у него во сне часто случается. Не могу даже сказать, сколько раз я останавливалась и, затаив собственное дыхание, ждала, когда же он снова задышит. Доныне так было всегда. Но настанет день, когда так больше не будет.

Я считаю: семь… восемь… девять… Наконец он прерывисто вздыхает и начинает похрапывать. С одной стороны, это раздражает, но с другой – успокаивает. Храп всегда по-своему свидетельствует, что он все еще дышит, что он все еще жив.

Я подкрадываюсь поближе и вглядываюсь в его лицо, спокойное и безмятежное во сне. Он выглядит юным, гораздо моложе, чем чувствую себя нынче ночью я. Ну так ведь, криво усмехаюсь про себя, формально я старше его.