Джоуи Грасеффа - Дети Эдема

Не ведаю, что это за вещи, но почему о них надо говорить только в самый последний момент?

Вскоре все расходятся по своим комнатам. Я притворяюсь спящей, но под кроватью у меня сумка с одеждой, которую я собираюсь надеть нынче ночью. Я дышу медленно, спокойно, вслушиваясь в звуки и шорохи дома: вот Эш повернулся во сне на другой бок, вот раздался негромкий скрип кровли, какой всегда бывает при понижении температуры к вечеру. Убедившись, что все погружены в крепкий сон, я хватаю сумку и выскальзываю во двор.

По другую сторону стены – мир. И Ларк. Дрожащими пальцами я стягиваю с себя ночную одежду и стою в темноте почти полностью обнаженная. Высоко в небе тускло мерцают звезды, и я откидываю голову назад, подставляя тело их неяркому свету. О звездах я не знаю почти ничего – ни названий их, ни науки, которая ими занимается. Но мне нравится разглядывать их бледный рисунок, потому что они напоминают мне, что за пределами моего двора, даже за пределами всего Эдема расстилается иной мир. И еще они заставляют меня думать о самом своем драгоценном сокровище: древнем, выцветшем, потрескавшемся по краям снимке, относящемся ко временам, предшествующим Гибели Природы, который мама тайком вытащила из архива. Я взяла его с собой, чтобы показать Ларк. Она умеет хранить секреты.

О том, что надеть, я думала больше, чем о том, как выбраться из дома. Неловко признаваться, но я точно знаю, что, не думай я про Ларк и про то, как оказаться на свободе, я бы с ума сошла от происходящего.

По долгом размышлении, перерыв весь свой скудный гардероб (состоящий в основном из дубликатов школьной формы Эша и случайных предметов одежды), я остановилась на одном из немногочисленных женских костюмов. В который входила доходящая до середины бедра пышная бордовая юбка, прошитая мелкими искорками, вспыхивающими, когда на них падает свет. В остальном я остановилась на всем черном, отчасти за недостатком выбора, отчасти повинуясь инстинкту, подсказывающему, что, пойди что-нибудь не так, и может возникнуть необходимость раствориться в ночи. Я запихиваю черные легинсы в мягкие сапоги, доходящие мне до лодыжки, расправляю на плечах удобный свитер из синтетической шерсти с V-образным вырезом. Да, на фоне полыхающей фуксии, ультрамарина, канареечного цвета – всего, что так любят обитатели Эдема, я буду выглядеть жалко. Но красные всполохи юбки на бедрах – редкое для меня наслаждение. Надеюсь, Ларк оценит это.

Мне не хочется рисковать, отключая сигнализацию на входной двери, так что я лезу по стене – вспоминая, почему именно я так редко ношу юбки, – добираюсь до верха, опускаюсь на корточки, стараясь оставаться как можно более незаметной, и начинаю высматривать Ларк. На какой-то ужасный миг мне кажется, что ее здесь нет. Но вот она появляется из тени, вся отливая сиренью, и мир становится на место.

Я припоминаю расположение большинства небольших выступов, за которые можно зацепиться при спуске, и проделываю путь вниз с большой легкостью, спрыгнув за четыре фута до земли – исключительно для понта.

– Потрясающе! – восклицает Ларк, бросаясь ко мне. – Как это тебе удается? Ты прямо на белку похожа, когда спускаешься, или… на геккона! [6] Гекконы – семейство ящериц.

– А ты похожа на цветок, – выпаливаю я.

Она на мгновение опускает голову, а когда поднимает, видно, что глаза ее блестят.

– Вот, – она протягивает мне очки. Я расправляю дужки и вижу, что линзы представляют собой фасеточный калейдоскоп, в котором господствуют розовый, небесно-голубой и сиреневый цвета. Ларк нацепляет свои очки.

– Стрекозиные, – поясняет она. – Красивые, правда? Такие многие носят, даже в вечернее время, так что никто на твои глаза никакого внимания не обратит.

Я надеваю очки. Несмотря на фацеты в линзах, видно все хорошо, ничто не искажается. Единственное отличие состоит в том, что весь мир окрашивается в розовые и пурпурные цвета. Сегодня ночью Эдем сделался розовым.

Ларк берет меня за руку.

– Вперед! Побежали! – И мы срываемся с места, мчимся по дороге, размахивая сплетенными руками, смеясь, совершенно не думая о том, что кто-то может нас услышать. Мы – просто две девчонки, радующиеся жизни. Кто будет нас разглядывать?

Вскоре Ларк начинает задыхаться, хотя я только-только разогрелась. Чувство такое, что могу бежать бесконечно.

– У меня так не получается, – с трудом выговаривает она. – Откуда у тебя столько силы и резвости?

– А что мне делать кроме как бегать, лазать по стене, заниматься растяжками и упражнениями?

Кажется, Ларк смотрит на меня с восхищением.

– Ты такая… – она обрывает себя, не договорив. – Ты даже не представляешь, на что способна с такой-то скоростью. Тебя ведь никто не догонит. Зеленорубашечники – улитки в сравнении с тобой. Да что там, бьюсь об заклад, тебя даже боты из охраны не достанут. А умение лазать вполне может пригодиться тому, кто… – Она снова осекается. – Ладно, потом договорим. Когда будем на месте.

– На каком это месте? – спрашиваю я.

Она лукаво подмигивает мне.

– Я знаю, на каком… а ты – узнаешь. – Она просовывает мне руку под локоть, и мы направляемся к ближайшей станции автолупа.

Едва мы проходим через турникет, как меня охватывает паника. Двигаться в уличной толпе, где каждый торопится по своим делам, – это одно. Но здесь-то в своем роде пропускной пункт, где пассажиры платят за билет. Я стараюсь податься назад, но обитая войлоком перекладина турникета упирается мне в бедра.

– Одностороннее движение, – говорит Ларк, хватая меня за руку. И повышает голос, чтобы было слышно сзади, где уже нарастает недовольный ропот. – Не беспокойся, туалет тут, рядом.

– Что, если… – начинаю было я, но, сдавливая руку, она заставляет меня замолчать.

– Все будет в порядке. Я расплачусь своим чипом. Просто веди себя нормально.

Бамс! Деньги! А я и не подумала об этом. Так много всяких мелочей, на которых легко попасться. Средств у меня, конечно, никаких нет, да и не знаю я, как расплачиваться и что сколько стоит.

Ларк идет впереди, чтобы показать мне, как это делается. Все просто. Имеется нечто похожее на зеркало при входе на платформу автолупа. Она поднимает на лоб очки, улыбается в это «зеркало», кокетливо поправляет свою цветочную прическу и весело объявляет:

– Два, пожалуйста!

«Зеркало» мгновенно затемняется и снова вспыхивает, считывая ее глазные импланты. Деньги переводятся по назначению, и из прорези под «зеркалом» выползают два клочка бумаги. Она шагает по коридору, ведущему на станционную платформу. Повсюду люди в форменной одежде. Среди них зеленорубашечник только один, он стоит, лениво прислонившись к стене и кусая ногти, в дальнем конце платформы. Но меня нервируют даже станционные смотрители в своих выглаженных форменных костюмах. На лацканах у них бычий глаз – знак Центра, – и пусть они лишь низшие служащие, все равно представляют власть, являющуюся моим естественным противником… в чье логово я стараюсь проникнуть.