Джоуи Грасеффа - Дети Эдема

– Что это за люди?

Я жду, что он скажет: на вид славные, может даже, назовет их красивыми. Назовет меня красивой. Но он вздергивает подбородок и долго раздумывает, слишком долго, чтобы сказать что-то приятное.

– Они… не такие, как ты.

Я чувствую, что лечу в пропасть. Не нужны мне эти дурацкие линзы. Я просто хочу быть самой собой, счастливой и благополучной. Я опускаю голову, чтобы спрятать от него глаза.

Лэчлэн берет меня за подбородок, заставляет поднять голову и посмотреть на него.

– Рауэн, она внутри. Ты ведь что-то совсем другое, вовсе не все это. – Он обводит меня рукой от макушки до пят и обратно. – Ты – вот это. – Его ладонь ложится мне на сердце. Я слышу, как оно бешено колотится о нее.

Он притягивает меня к себе… но целует только в лоб.

– Скоро рассвет. Заходи. Я вернусь за тобой, как стемнеет.

Не говоря более ни слова, он решительно отходит и через мгновение теряется в готовой вот-вот рассеяться ночной мгле.

Я тянусь к двери и, не успев еще постучаться, вижу, что в одной из комнат, приглушенный занавеской, горит свет. Это не то окно, что я видела освещенным раньше. Окно в комнате отца Ларк. Занавеска сдвигается, за ней смутно мелькает чье-то лицо. Кто это, Ларк? Может, она видела, как Лэчлэн прикасается ко мне, целует?

Я стучу и жду ответа. Жду.

Дверь открывается. На пороге стоит не Ларк, а женщина лет сорока с немного опухшим от сна лицом, длинными светлыми волосами, наспех собранными в пучок на затылке.

– Да? – В голосе слышится скорее любопытство, нежели участие.

– Я… я подруга Ларк, – с трудом выдавливаю я.

Хотя по дороге сюда я тщательно привела себя в порядок в общественном туалете, на меня накатывает неудержимое желание убедиться, не осталось ли на лице предательских пятен засохшей крови либо просто грязи. Я заставляю себя посмотреть на нее, принять дружелюбный, нормальный вид.

– Странное время для дружеских визитов. – В ее голосе слышится некоторая гнусавость, характерная для обитателей внешних кругов. У Ларк я ее никогда не замечала, но ведь она учится в здешней школе. – Слишком рано или слишком поздно?

– Что? – я ничего не могу понять.

– Встала слишком рано для завтрашней контрольной или возвращаешься слишком поздно с ночной гулянки?

– Я? Слишком рано?

– Все ясно, – гнусавит она. – Не бойся, я ни с кем из родителей не общаюсь и, уверена, твои родители тоже. Так что не проговорюсь. Как погуляли? – Мне в голову ничего не приходит, и она смеется, отступая в сторону и пропуская меня в дом. – Выкладывай, потом легче будет с родителями объясняться.

Едва зайдя внутрь, я ощущаю сильную резь в глазах. Сейчас заплáчу. Но я больше не могу позволить себе этого. Если заплачу, никогда уже не остановлюсь.

Просто… Да, конечно, видела я в этой жизни немного. Может, здесь – как везде. Но жилье Ларк как-то очень уж напоминает дом. Тут тепло, пахнем вчерашней едой. Тут есть ощущение чего-то такого, что я не могу определить. Аура любви, безопасности, семьи.

– У нас тут тесновато, – начинает мама Ларк тоном едва ли не извиняющимся.

– У вас… у вас бесподобно, – выпаливаю я с такой страстью, что она не может удержаться от смеха.

– Сейчас посмотрим, проснулась ли Ларк. Скорее всего, да – как и все жаворонки. Лично у меня такое чувство, что первые три года своей жизни она вообще не спала. С жаворонками поднималась. Ларк! – кричит она. – К тебе подруга пришла!

Пронзительный голос заставляет меня вздрогнуть.

– А вы так папу ее не разбудите?

– Нет, он в ночной смене, на водонасосной станции. Вода, говорит, и при солнце, и при луне течет. – Она закатывает глаза, но при этом весело улыбается. Я на что угодно готова поспорить, что они с мужем любят друг друга, дурачатся, оставаясь наедине, что они абсолютно и безраздельно счастливы. Хорошо бы увидеть их вместе.

Выходит Ларк, свежая и выспавшаяся. О выпавших на ее долю вчерашних испытаниях свидетельствует только платье с длинными рукавами. Наверняка она надела его, чтобы скрыть синяки и ссадины, полученные во время допроса.

– Я и забыла, что мы собирались…

– Позаниматься, – заканчиваю я за нее и, не давая ей времени представить меня матери под старым именем, протягиваю руку.

– Ярроу.

– Ривер [9] River ( англ .) – река. .

– Мне можно называть вас по имени? – с удивлением спрашиваю я. Меня всегда учили вежливости, готовя к дню, когда я смогу наконец выйти в свет, и подобной фамильярности я не ожидала.

Мать Ларк слегка пожимает плечами.

– У нас, во внешних кругах, не так уж строго следуют правилам вежливости. – В ее голосе слышится вызов. Она явно напоминает мне, что они с Ларк – не аристократия из внутренних кругов.

Это в очередной раз заставляет меня задуматься, отчего есть бедные и богатые, откуда взялись внешние и внутренние круги, отчего у кого-то есть все, что душе угодно, и даже больше, а иные буквально с голоду умирают. Эдем ведь замышлялся не просто как место, где можно укрыться от претерпевшего катастрофу мира, где люди всего лишь выживают, «перезимовывают». Он замышлялся как утопия. Тут не должно быть неравенства.

Но Ларк увлекает меня к себе в комнату, и эти вопросы повисают в воздухе.

Едва дверь закрывается, как она заключает меня в объятия, уткнувшись головой куда-то между шеей и плечом.

– Я помню, – говорит она. – Те люди говорили, что все забудется, и в самом деле поначалу перед глазами вроде как пелена маячила, но потом она рассеялась, и я вспомнила все. – Она слегка поворачивает голову и прижимается губами к моему горлу. – Ты такая храбрая. Такая сильная. Ты спасла мне жизнь.

Она отстраняется, заглядывает мне в глаза, судорожно вздыхает.

– Твои глаза! Они…

Ларк осекается, но видно, что она разочарована. Неужели я была для нее лишь каким-то экзотическим существом, второрожденной с необычными глазами? А что? Это сейчас она перебралась во внутренние круги, а раньше жила среди бедняков, Бестий, чудаков… И я была для нее тоже такой вот чудачкой, рядом с которой чувствуешь себя особенной.

А сейчас, когда могу сойти за перворожденную, я сделалась похожей на всех остальных?

Кажется, Ларк читает мои мысли.

– Одним только могу тебя приободрить. Глаза у тебя немного утратили прежний цвет, стало быть, надо добавить его в каком-нибудь другом месте!

Она усаживает меня на кровать и достает что-то из туалетного столика.

– Раньше я все время меняла цвет волос. Теперь вот более или менее остановилась на этом. – Она накручивает на палец локон своих сиреневых волос. – Но иногда все же добавляю что-нибудь новенькое. – Она пересаживает меня на пол, а сама устраивается на кровати, обхватив с обеих сторон коленями мои плечи, чтобы легче было управляться с волосами. – Ну что, сама выберешь или мне доверишься?