Кристофер Прист - Сближение

– Нет, потому что…

– Но я сама считаю себя сумасшедшей! Это мое безумие, Майкл. Прости меня, я приехала в вашу страну, и единственное, чем могу помочь, – это летать, а управлять «Спитфайром» – величайшее из всех дел. Единственное, чего я теперь хочу, единственное, чего мне осталось достичь. Порой я лежу в постели и воображаю, как сижу, пристегнутая, в кабине «Спитфайра», лечу высоко и стремительно прочь от этой войны, в облака и над ними, через синеву неба, чиркая крылом по крыше мира, и буду лететь так вечно, и не станет ни немцев, ни врагов, только пространство, свободное для полетов, и небо.

Кристина замолчала и уставилась на него. Ее лицо пылало, руки все еще были подняты. В тот момент Торрансу она казалась далекой, недосягаемой, вознесшейся над всеми повседневными заботами, свободной от мрачной реальности неоконченной войны. Он заметил слезы, навернувшиеся на глаза девушки. Она смахнула их, проведя пальцем по ресницам, а потом отвернулась.

– Боже! Прости меня! Не знаю, с чего вдруг все это тебе наговорила. Раньше я никому ничего подобного не рассказывала.

Торранс сделал шаг навстречу и обнял ее. Она не сопротивлялась, а напротив, прижалась к нему. Он почувствовал, как Кристина дрожит.

– Майкл, пожалуйста… я хочу, чтобы это закончилось.

– Все хорошо…

Он попытался поцеловать ее, но Кристина увернулась, и Торранс лишь коротко прикоснулся губами к ее щеке. Они несколько минут простояли так, а потом постепенно разжали объятия и медленно двинулись дальше.

– Мы говорили о «Спитфайрах», – пробормотала Кристина, когда они подошли к выходу на взлетную полосу. Отсюда был видел короткий хвост «Энсона». – Но вот на чем придется летать сегодня.

Добротный, но явно не чувственный самолет ждал там, где она его оставила. Молодой рядовой, которого отправили охранять «Энсон», отдал честь, как только Кристина показала свой пропуск, и отправился в командный фургончик. Торранс остался на улице, пока Кристина последовала за солдатом, заполнила план маршрута и забрала последние сводки погоды и оперативные данные. Когда она вышла, то уже натянула кожаный летный шлем и перчатки.

Обратный полет до Тилби-Мур занял столько же времени, но Майку Торрансу показалось, что они добрались за несколько минут. Когда вдалеке появился аэродром, Кристина перед приземлением сделала круг, чтобы Майк с высоты птичьего полета взглянул на хорошо знакомую авиабазу – вскоре Торранс нашел среди других бараков тот, где он жил и спал, ангар, где работал, и т. д. А еще увидел море, которое находилось поразительно близко, по крайней мере так казалось с воздуха. На земле оно давало о себе знать лишь пронзительно холодным ветром, периодически дувшим с востока. Новая точка обзора преподнесла и другие сюрпризы: возвышенность на западном краю Линкольнширских пустошей, благодаря которой Тилби-Мур получил свое название, отсюда была почти незаметна. Когда солдаты карабкались наверх, к авиабазе, возвращаясь из соседнего городка Маркет-Рейзен и вечера в пабе, то холм выглядел просто огромным, но с воздуха казалось, будто его нет и в помине.

Уставившись вниз на огромное поле в конце основной полосы, Торранс поискал и нашел все еще видимые следы на месте падения сбитого «Г-Генри»: огромный треугольник, выжженный прямо на пшенице упавшими обломками, который скоро исчезнет.

Кристина выровняла «Энсон», сбросила газ и аккуратно посадила самолет на бетонную полосу. Она почти сразу свернула на рулежную дорожку и выкатила прямо на одиннадцатую площадку. Заглушила моторы, а незнакомый Торрансу механик выбежал из одного из зданий и заклинил колеса.

Кристина сняла шлем и встряхнула темными волосами.

– Давай прощаться, Майкл, – сказала она.

– Я не люблю прощаться. В этом есть что-то фатальное. В любом случае ты же пообещала.

– Знаю. Но мне пора. И тебе.

– Как говорится по-французски, au revoir !

– Au revoir , Майкл!

– Я скоро свяжусь с тобой. Напишу, позвоню. – Он сделал глубокий вдох. – Кристина, я…

– Что?

– Я не знаю, что сказать, да и что тут скажешь. – Он уже готов был сказать, что любит ее, но они сидели в тесной кабине в лучах заходящего света, а рядом торчал парень из наземной службы, поэтому Торранс промолчал, а вместо этого выдавил: – Я не хочу тебя терять.

– Тогда запомни меня под моим настоящим именем.

– Малина.

– Да. Не забывай наш секрет.

Кристина подалась вперед, и на короткий радостный миг Майк решил, что она собирается поцеловать его, но вместо этого девушка протянула руку и толкнула дверцу кабины с его стороны. От ветра та качнулась, ударившись о фюзеляж. Торранс освободился от ремня, а потом спустился на крыло и спрыгнул на траву. Кристина тоже выбралась наружу.

Авиамеханик, который заклинивал колеса, стоял неподалеку, уставившись на них.

День наедине с Кристиной закончился. Она протянула руку, они обменялись формальными рукопожатиями, а потом она быстро зашагала к центру управления полетами, не оглядываясь. Торранс подождал, пока она не скроется внутри, а потом пошел туда, где оставил велосипед. Полный воспоминаний и несбыточных надежд, мысленно проигрывая обрывки разговора, вспоминая ее лицо, Майк медленно поехал в сторону барака.

Он все еще был на дороге, тянувшейся вдоль периметра, когда «Энсон» разогнался против ветра по полосе, моторы издавали неровный шум. Торранс остановил велосипед, поставил одну ногу на землю и помахал пилоту. Если Кристина и ответила, он этого не увидел.

Спустя десять минут Майк снова оказался в знакомом грубом мире барака среди других членов наземных служб, но теперь чувствовал, что мучительно далек от товарищей. Они тоже понимали это, поскольку в его отсутствие по техническому сектору разлетелась непристойная сплетня. Он мирился с подтруниванием и скабрезными комментариями до команды «отбой», после чего с удовольствием погрузился во тьму, полную тишины и размышлений.

Наконец он смог толком подумать о Кристине: о прикосновении ее рук, ее голосе, легком скольжении темных прядей волос по его щеке, о немых слезах. А еще о ее явной, обворожительной и бесспорной чужеродности. Бóльшую часть ночи Торранс не спал – он был окончательно и безнадежно влюблен.

Связаться с Кристиной Торранс мог лишь двумя способами. Проще и дешевле было написать на адрес в Хамбл, который она оставила. Правда, все в ВВС знали, что исходящая почта перед отправкой цензурируется, поэтому по привычке проявляли бдительность: ни одному бойцу не позволялось даже намекнуть о своем местоположении или работе, которую он выполняет, нельзя было расписывать рабочие часы или называть даты грядущих увольнительных. Но даже весточки, где все сводилось к минимуму информации, безжалостно вымарывались цензорами. В бараках поговаривали, что безобидные письма домой или девушке прибывали к адресату с таким количеством произвольных сокращений и вымаранных строк, что теряли всякий смысл.