Кристофер Прист - Сближение

Я набирала высоту под самым максимальным углом, на какой только был способен «Зубр», поскольку подозревала, что противник где-то неподалеку под нами. На самом деле я не видела следов немцев, ни наземных частей, ни авиагрупп.

Несколько часов сна взбодрили меня. Теперь на первое место вышли личные приоритеты. Я удерживала самолет на высоте около тысячи метров, утренний воздух был прохладным и тихим, лучшая погода для полетов. Самолет летел ужасно медленно, и каждое движение штурвала давалось с огромным трудом. Пока я следила, что там происходит на земле, я думала о Томаше и о том, как нам воссоединиться. Разум подсказывал, что нам теперь не суждено встретиться во Львове. Все, что я видела, говорило, что немцы возьмут город под контроль до темноты. Не было никаких следов военного сопротивления поляков. Если русские и правда вторглись в страну, то за считаные часы Польша полностью капитулирует.

Я нашла Черновцы на карте, рассчитала координаты и успешно посадила самолет, хотя и с диким скрежетом, поскольку неправильно прикинула высоту над взлетно-посадочной полосой. Зажатые в грузовом отсеке пассажиры высвободились и, прихрамывая, разбрелись туда, куда вела их судьба. Я загнала неуклюжего «Зубра» на место, а потом отправилась на поиски дополнительной информации.

Я быстро поняла, что даже этот отдаленный городок на юго-востоке Польши ни для кого не был надежным убежищем: ни для гражданских, ни для военных. Здесь только и говорили, что о русских, до которых было пятьдесят, сто, а иногда и двадцать пять километров. Три дивизии Красной Армии маршировали в нашем направлении, превращаясь в пятнадцать, двадцать дивизий. Я не любила слухи, они всегда меня пугали. Мою страну собирались оккупировать и разрушить. Моя жизнь была в опасности, но, кроме того, в опасности находился и Томаш, и я это понимала. Я в некоторой мере обрела самостоятельность, а Томаш попал в ловушку в устаревшей и недостаточно оснащенной армии, столкнувшейся с двумя из самых агрессивных военных держав в мире.

Неожиданно через полчаса после моего приземления на другом самолете прилетел Заремский. Из главного здания аэропорта я видела, как он шагает по площадке, а младшие офицеры крутились вокруг него, сообщая последние новости. Я вышла навстречу, но генерал-майор пронесся мимо, не узнав меня. Он заметил меня лишь на летучке, проводившейся для всех пилотов ВВС из тех, что успешно добрались до Черновцов.

Заремский объявил, что нам снова придется эвакуироваться, на этот раз в сторону Бухареста. Никаких гражданских не перевозить. Преимущество отдано персоналу ВВС. План состоял в том, чтобы перегруппироваться и сформировать независимое подразделение польских ВВС. Тогда мы начали бы партизанские авианалеты на оккупированные территории нашей родной страны. Заремский назвал авиабазу в Румынии, где нам разрешено приземлиться и где будет вся необходимая инфраструктура. По мне, так это было непрактично, но слова генерал-майора звучали спокойно и правдоподобно. Я слушала его вместе с другими летчиками и понимала, что среди всех присутствующих только у меня нет боевой подготовки.

Потом он нашел меня и отвел в сторонку.

– Я хочу, чтобы вы снова стали моим личным пилотом, – Заремский сразу приступил к делу. – Вам не придется принимать участие в боевых действиях. Однако я стану командовать этой ударной группой, поэтому без опасности не обойдется. Вы готовы снова поступить ко мне на службу?

– Так точно, сэр! – ответила я, хотя и начала думать, что он, как и все остальные, медленно, но верно сходит с ума. Как польские военные самолеты смогут вылетать на задания с румынской авиабазы без того, чтобы русские или немцы начали мстить? И что дальше? Румыния окажется втянутой в войну? Мысли путались, я ведь не ела с прошлой ночи, спала всего несколько часов и бóльшую часть дня провела в полете.

Не прошло и часа, как мы снова поднялись с воздух, но в этот раз на новеньком самолете, двухмоторном PZL-37 «Лось». Генерал Заремский был единственным пассажиром. Он сидел рядом со мной в кабине и не делал никаких замечаний относительно того, как я летала, хотя, скорее всего, знал машину лучше меня. Я слишком устала, мне было все равно, и, наверное, вела самолет лучше, инстинктивнее. Заремский выступал в роли навигатора.

Мы миновали Карпаты, а потом полетели над пересеченной местностью к юго-западу от хребта, двигаясь достаточно низко над, казалось, пустыми полями и маленькими поселениями. Ближе к концу дня мы добрались до назначенного летного поля. Я была на грани физического истощения. Заремский вывел меня на взлетную полосу. Заход на посадку я совершала словно во сне, но мы благополучно сели, после чего я, следуя инструкции, завела самолет на отведенную нам часть базы.

И тут приключение резко закончилось.

Планы рухнули в один момент. Тут же стало ясно, что румынское правительство, предположительно под давлением немцев, заманило нас сюда, решив захватить как можно больше летчиков польских ВВС. Вооруженные солдаты арестовали нас сразу, стоило нам выбраться из кабины. Нас увели как пленников румынского правительства, сами военные использовали слово «задержанные», но это по сути было одно и то же.

Зиму я провела под одной крышей с двумя румынскими учителями и их двумя детьми. Я не говорила по-румынски, а они знали лишь несколько слов по-польски. Общались мы на обрывках английского и немецкого. Они раздобыли мне в школе учебник английского, и я коротала долгие часы, изучая новый язык. Хоть что-то полезное.

О войне мы тогда не знали ничего, в особенности о том, что происходило в Польше. Я знала, что через пару дней после моего побега бои прекратились, страна оказалась оккупирована немцами и Советами. О Томаше не было никаких новостей, хотя от других изгнанников доходили пугающие слухи, что многих действующих офицеров задержали. Я с тревогой слушала радиотрансляцию Би-би-си – ее часто глушили, но примерно два раза в неделю можно было поймать бóльшую часть сводок. Про Польшу говорили редко, словно бы моя страна перестала существовать. Британцы вступили в войну за нас, а теперь нас же игнорировали. Для меня главным преимуществом передач было то, что они дали мне возможность услышать английскую речь. Я повторяла слова вслух, все училась и училась.

Зима тянулась медленно. Я скучала по Томасу каждый день, мучительно скучала. Писала ему на все адреса, какие только могла придумать, но ответа не получила.

В начале марта 1940 года в моем доме внезапно появился немолодой штабной офицер в польской военной форме и сообщил, что нас эвакуируют во Францию, где Владислав Сикорский возглавил польское правительство в изгнании. Нам не разрешили лететь, поскольку все наши самолеты конфисковали и, как мы позже обнаружили, отдали румынам. Нам предстояло путешествие по суше через Балканские страны, север Италии и бóльшую часть Франции.