Кристофер Прист - Сближение

Машин на дороге почти не было. Мне встретилась лишь колонна польских армейских грузовиков, но они не обратили на меня внимания.

Я добралась до взлетной полосы. Когда съехала с дороги и свернула на знакомое поле, то поразилась, насколько нормальным там все казалось. После моего отъезда ничего не изменилось. Я поспешила к «Цапле», на которой прилетела, завела мотор и заехала в ангар, где наполнила баки для горючего доверху, а потом позаботилась о безопасности по максимуму. Я не тратила времени зря. Заправив самолет, перевернула крошечный кабинет в поисках хоть какой-нибудь карты Польши, наполнила бутылку водой в дорогу и отправилась в путь.

Самолет был оборудован радиоприемником, поэтому в воздухе я его включила и поискала входящие сигналы. Обычные частоты молчали, что было плохим знаком. Понимая, что обязана как минимум проинформировать своего начальника, я воспользовалась стандартным каналом связи и передала план полета. Ответа не последовало.

День подходил к концу, и до львовского сектора я долетела уже в сумерках. Определила местоположение военного аэродрома и запросила разрешение приземлиться, которое немедленно получила. Голос диспетчера по радио звучал профессионально и спокойно. Он любезно повторил опознавательные сигналы, которые я увижу на подлете к полосе, а потом отключился.

Это, как мне кажется, было последним напоминанием о мире и порядке, некогда царивших в моей родной стране. Я посадила «Цаплю» и закатила самолет по инструкции в ангар ВВС. Когда вылезла из кабины, сняв кожаный летный шлем, техники уставились на меня с удивлением. Там, куда я обычно прилетала, ко мне привыкли. А здесь оказалась среди незнакомцев.

К тому моменту я уже устала и проголодалась, поскольку с утра не было никакой передышки. Убедившись, что самолет в безопасности, колеса заклинены, двигатель правильным образом выключен, все рычаги панели управления установлены в нейтральное положение, я направилась к дежурному офицеру с рапортом.

Меня ждали тревожные новости. Во-первых, в тот день несколько немецких дивизий провели молниеносную атаку на Львов с юга и выставили кордоны вдоль южных границ. Полноценное наступление ожидали еще до рассвета, а нигде поблизости не было польских войск, чтобы отбить его. От предварительных планов устроить во Львове пункт сбора сотрудников для правительства в изгнании отказались.

Весь обслуживающий персонал, членов гражданской службы и дипломатического корпуса эвакуировали еще дальше на юг и восток, первоначально в Черновцы, к подножию Карпатских гор.

Но ведь мы с Томашем назначили встречу именно во Львове. Я начала паниковать. Он все еще оставался где-то под Краковом, а нацисты сметали все на своем пути.

Словно бы одного этого было мало, пришло множество сообщений, что Советский Союз вторгся в Польшу на севере. Ходили слухи, что русские «на нашей стороне» и вторглись, чтобы сражаться с немцами от нашего имени. Эту идею отвергли с циничным недоверием, которое поляки всегда испытывали к русским и немцам: если Советский Союз оккупирует территорию, то не сделает нам никаких одолжений. Разумеется, дальнейшие события доказали нашу правоту.

Я все еще пыталась переварить сумбурно поданные неприятные вести, как вдруг сообщили, что ввиду чрезвычайной ситуации я перестала быть гражданской служащей и теперь призвана на военную службу в польские ВВС в качестве офицера-летчика. То есть теперь я подчинялась непосредственным приказам любого старшего по званию офицера, а не просто неофициальным «просьбам» всяких шишек, которых перевозила.

Первый такой приказ поступил от дежурного офицера, обрушившего на меня все эти новости. Он велел мне немедленно отправиться в Черновцы на двухмоторном самолете, взяв на борт несколько дипломатов в качестве пассажиров, а потом до рассвета вернуться во Львов, чтобы забрать еще людей.

Это было невозможно. Я практически с ног валилась от усталости и умоляла дать мне пару часов поспать. Тогда офицер намекнул, что если у меня какие-то проблемы с ночными перелетами, то он все поймет и переведет меня на бумажную работу, для которой я больше подхожу. Я сердито помахала перед его носом бортовым журналом с десятками вылетов, которые совершила за прошедшие несколько дней. Объяснила, что не могу обеспечить безопасность полета, будь то день или ночь, в состоянии крайней усталости, но вернусь на летное поле как минимум за час до рассвета.

Я тогда не призналась, что никогда в жизни не взлетала в темноте.

Спотыкаясь, я потопала прочь, чтобы перекусить и найти какую-нибудь койку, которую можно было бы занять на пару часов.

К четырем утра я проснулась и вернулась на летное поле. Пока спала, оно преобразилось. Исчезло всякое подобие порядка. Радиотелефон в диспетчерской вышке не отвечал, огни по бокам взлетно-посадочной стороны погасили. Я не могла найти офицеров или хоть кого-то, кто понимал бы, что происходит, или был бы готов отдать мне приказ. Вдалеке палили артиллерийские орудия, но пока снаряды не падали по соседству. Я нервно подумала о «Штуках», но предположила, что они не станут атаковать до рассвета. Пока бродила туда-сюда, пытаясь выяснить, что же мне делать, три явно перегруженных польских самолета через короткие промежутки времени выехали на неосвещенную полосу, оторвались от земли после мучительно медленного разбега и неуверенно полетели на юг.

Я приняла решение действовать по собственной инициативе, решив, что будет безопасно совершить один полет, а потом вернуться во Львов и попытаться найти Томаша. Прошла через зону ожидания и обнаружила большую группу гражданских, с несчастным видом сбившихся в кучу среди множества сумок и коробок с личными вещами. Они окружили меня, требуя ответить, когда их эвакуируют. Большинство прождали здесь всю ночь. У некоторых имелись похожие на официальные удостоверения личности или письма. Смысла вчитываться в них не было, но, чтобы попытаться обрести контроль над ситуацией, я взяла два письма и пробежала их глазами. Оба человека оказались сотрудниками французского посольства.

На бетонированной площадке перед ангаром я нашла «LW6 Зубр» – обветшалый двухмоторный самолет, его ненавидели все летчики, которым приходилось на нем летать, но других машин не было. За местом пилота было грузовое отделение. Мне удалось разыскать одного из инженеров. Он подтвердил, что самолет пригоден для полетов, но не заправлен. Я нашла работающий топливозаправщик и подъехала к нему, заправила самолет сама, нервно вскарабкавшись на крыло.

Небо на востоке быстро светлело.

Мы взлетели сразу, как начало всходить солнце. Я умудрилась втиснуть пятерых гражданских в грузовой отсек при условии, что они не возьмут багаж. Сначала они противились и, похоже, не хотели слушать приказы из уст женщины, пусть даже в форме ВВС. Я пояснила, что собираюсь улететь, с ними или без них, но могла бы взять на борт пятерых пассажиров. Потом вернулась к самолету и стала ждать. Спустя минуту пять человек робко вышли на улицу и набились в грузовой отсек. Я выруливала на взлетно-посадочную полосу в потемках, окутанная утренним туманом, но то ли мои инстинкты обострились, то ли нам просто повезло. Мы без проблем оторвались от земли, хотя самолетом было ужасно сложно управлять.