Анатол Имерманис - Пирамида Мортона. Роман

- Красивые? Кто? - спросила без особого любопытства пожилая женщина. Я не знал ее имени и не старался узнать. Очевидно ее, как и меня, допустили в этот мир за одно, пусть презираемое, но все же ценное качество. За ее деньги. Философия - философией, но надо ведь на что-то покупать ежедневную порцию иллюзорного рая.

- Цветы, - вяло откликнулся Джон. - Они растут у меня прямо из головы. Как волосы медузы.

- Дайте сказать Бруне, - из тумана раздался голос Айрона Керна. - Говори, герцогиня!

Он, пожалуй, не знал, что скрывается за этой дурацкой кличкой. Тайный миллиардер князь Турн-и-Таксис был одним из немногих людей, которых мой отец по-настоящему, уважал. Лет десять назад я видел в Париже кадр светской кинохроники: Брунгильда Турн-и-Таксис со своей тетушкой - династической престолонаследницей португальской короны Эленой Браганца. Теперь это была Бруна - нечто бесформенное с глазами Святой Терезы и манерами проститутки. Когда она говорила, кожу продирал мороз. Вот и сейчас казалось, будто она механически считывает с папируса фразы непонятного, давным-давно мертвого языка:

- Я бы начала новое летосчисление с капли, случайно попавшей на губы Гофмана. Швейцарский химик экспериментировал с алкалоидом спорыньи и совершенно не подозревал, что случайно откроет нам дверь в другое измерение. Пять тысяч таких ирреальных миров умещаются в глазной пипетке. Достаточно развести одну каплю в плавательном бассейне, отпить из него глоток - и мы уже заколдованы. Окружающие предметы то увеличиваются до размеров Гулливера, то превращаются в гномиков, мы сами раздуваемся до чудовищных размеров, то летаем, то становимся центром огромного пожара. И главное - полное освобождение от пространства, времени и действительности. Из Джона растут цветы, а из меня - аллегории.

- Если считать, что лекция об открытии ЛСД-25 - аллегория, то обязуюсь вспрыснуть себе ту дозу, которой Гофман впоследствии убил слона! Боже, какая скука! Если бы вы только знали, какими микроскопическими я вас вижу в эту минуту, - зевнул кто-то.

- А случайная капля на губе - разве не аллегория? Представьте себе, Всевышний, экспериментируя, плюнул, плевок случайно упал на Землю, а из плевка, уже не случайно, возник его величество человек. - Бруна стряхнула пепел на циновку и вытянулась поудобнее…

- Достаточно цинично, но недостаточно научнр, - чуть оживился Джон. Его цветы еще не выросли до таких размеров, чтобы мешать мыслить. - Процессы в микромире и макромире идентичны. Коль мы разводим вирусы, то где-то в глубинах необъятной вселенной вероятно существует некто, для которого человечество является подопытной бактерией, а наш шарик - питательной средой.

Он начал развивать безумную, но не лишенную логики теорию, обратившуюся в моих религиозных галлюцинациях в Храм Радиотелескопического Откровения.

…Душ Шарко продраивал меня насквозь, из меня по иголочке выскакивает последний бред, я отфыркиваюсь и мокрыми непослушными пальцами бью хозяина шербетной по лицу:

- Хватит, сволочи! Вы на мне живого места не оставите!

- Как угодно, эфенди, - хозяин, ухмыляясь, прикручивает краник шланга.

- Еще виски?

- Кока-колу со льдом! - приказываю я. Голова чуть проясняется, тело еще дряблое, но я знаю, что сумею заставить себя двигаться. - И одеваться!

До одевания был массаж. Они не щадили меня. Временами я кричал, но поставленные ребром ладони продолжали беспощадно молотить беззащитную плоть. И она против моей воли оживала.

Хозяин с подчеркнутой почтительностью, тихонько подталкивая мое безвольное тело, повел меня к выходу.

Такое же почтение он испытывал бы к нагадившей в мечети свинье, будь у этой свиньи местный агент, которому можно потом предъявить счет на грабительскую сумму.

В задней комнате почти все находились уже в том состоянии, когда мы с хозяином, лавировавшие между распростертыми телами, превращались в составную часть уже идущей полным ходом фантасмагории. Джон Крауфорд процедил что-то сквозь зубы - мол, хоть ты и Великий Экспериментатор, но наступать на ноги не обязательно. Айрон Керн, посмотрев на меня невидящими глазами, продолжал шептать стихи. Он-то вообще никогда не принимал настоящей дозы - лишь столько, чтобы оторваться от реальности и почувствовать вдохновение. Стихи были навязчивы своим прекрасным уродством и поэтому сразу запомнились.

На улице пахло гнилью, как во всем старом Стамбуле.

Мраморный минарет мечети Нури Османлие выглядывал из-за грязных строений. Полицейский бдительно прохаживался взад-вперед, готовый своевременно предупредить хозяина шербетной о налете Особой бригады по борьбе с наркоманами.

Машина уже ждала меня. В свое время отец посылал за мной следом, куда бы я ни поехал, два автомобиля - маленький спортивный и большой вместительный роллсройс. Даже после его смерти мне не удалось полностью освободиться от лимузинных цепей. В любом месте, где я сходил с самолета, парохода или поезда, меня ожидала машина, заранее взятая напрокат нашим местным агентом.

Шофер выскочил, как заводная игрушка, распахнул дверцу, усадил меня, подложил под голову поролоновую подушечку, предупредительно открыл выдвижной ящичек с сигаретами и сигарами, показал, какую кнопку нажать, чтобы добраться до холодильника с напитками, - и мы поехали.

Подушечку я швырнул на пол, курить мне не хотелось, пить еще меньше. Полулежа, я тупо глядел в загорелый затылок, заросший курчавыми черными волосами. В Стамбуле я провел три дня, причем почти безвыходно в задней комнате шербетной. Машиной пользовался до этого дважды. Это был третий раз. Завтра или послезавтра он отвезет меня на аэродром или вокзал, и никогда больше в жизни я не увижу этого человека. А он до конца своей жизни будет вспоминать, что вез Тридента Мортона.

В отеле «Ориент», где оставались мои вещи, но где я ни разу не ночевал, меня ожидала телеграмма.

ЧЕТВЕРГ 20-30

СЛИЯНИЕ МОРТОНА С УНИВЕРСАЛЬНЫМ ПАНТЕОНОМ В УОЛДОРФ-АСТОРИИ. ВАШЕ ПРИСУТСТВИЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО. ЗА ВАМИ ПОСЛАН ВАШ ЛИЧНЫЙ САМОЛЕТ. ВЫЛЕТ ИЗ СТАМБУЛА ЧЕТВЕРГ 9-00.

Подпись под телеграммой гласила: «Ноа Эрквуд».

Ноа Эрквуд был, розовощеким стариком с прекрасной седой, композиторской шевелюрой. Если я про себя окрестил его «Мефистофелем», то отнюдь не за внешность.

Да и по сути ровно ничего мефистофельского в нем не было, кроме магической быстроты, с которой он сделал моего отца обладателем современной алхимической палочки. Он как бы мимоходом сунул ее в руку отца, и с тех пор все, к чему прикасалась палочка, мгновенно превращалось в железные дороги, нефтяные промыслы, земельные угодья, банки, игорные дома и множество фирм, производящих всякую всячину, начиная от карнавальных масок до вступительных речей президентов.