Дмитрий Сергеев - Завещание каменного века (сборник)

Как я узнал после, снежный оползень утащил одного меня — слизнул, как букашку. По неосторожности я выполз на верх ветрового надува, и он обломился подо мною. Остальные сверху видели, как я бултыхался в снежном вихре. Вслед за первой лавиной начали обламываться снежные наметы вдоль всего кара. Грохот не утихал в течение доброй четверти часа. Внизу клубилась метель.

Сотни тонн снега и камня обрушились на дно кара, образовали настоящую гору. Разрыть ее мог разве что батальон саперов. Если бы меня занесло туда, мое дело было бы пропащим. Приземистая инвалидная лиственница, прилепившаяся почти на отвесном склоне, задержала несколько глыб. Они нагромоздились на нее, обломили вершину, но комель устоял. Сюда-то и зашвырнуло меня. Тугой снег смягчил удары камней, которые катились поверх образовавшегося сугроба. До подножья оставалось еще добрых триста метров.

Здесь меня и нашли ребята. Место выдал берет, который повис на древесных сучьях.

Горы и небо одного цвета — черно-синие. И все же ломаная грань, разделяющая обе тверди, хорошо заметна в ночи. Взгляду отпущена узкая полоса звездного неба — наш костер разложен на дне ущелья.

— Я и не подозревал, что ты мастер заливать.

Мне лень даже обидеться. Нашего вожака я не виню: на его месте я бы и сам не поверил в подобные россказни.

Интересно все-таки, из какого уголка галактики я только что прибыл. Может быть, из того вон созвездия?

Чай горячий — кружку невозможно держать в руке. Да еще рана саднит, будто совсем свежая. Рана? Я чуть не вскрикнул. Вот же оно, доказательство.

— Смотрите! — Я показал им врезы от наручников, расстегнул куртку — там в двух местах запеклись пятнышки крови — уколы пик, на плече глубокая царапина — след копья.

— Хм, — неопределенно изрек Деев. — Где у нас аптечка?

Аптечка находилась в моем рюкзаке. Запахло йодом. Деев умеет делать все. По его лицу видно было, что ему жаль расходовать бинты — на меня ушла едва ли не половина наших запасов, рассчитанных на весь поход. До сих пор в них не было надобности, но Деев — запасливый и расчетливый мужик. Ручаюсь, где-нибудь в кармашках его рюкзака припрятан НЗ. Так что зря он скупится на бинты.

— Шрамы в самом деле странные, — заметил Грибков, пристально разглядывая мою руку.

— Не мешай бинтовать, — отпихнул его Деев. — Шрамы как шрамы — камнями порезало. Радоваться надо — легко отделался. Не нужно было соваться на карниз.

Начался ветер. Не донизу застегнутый вход полощется и постреливает. Все дрыхнут как убитые. Брезент спальных чехлов похрустывает от холода. Хоть уже июнь на носу, ночи здесь совсем зимние.

Не спится. Ноет все тело и несносно свербят раны. У меня нет решительно никаких причин быть счастливым — и все же я счастлив, так счастлив, как никогда еще не был. Все-таки хорошо у нас на земле! И хорошо, что все мучения кончились. Собственно, больших мучений и не было — ничуть не больше, чем выпадает их в любом туристическом походе. И на Земтере и на Карсте меня угнетало уныние. На Земле я не испытываю этого.

Интересно, где теперь Эва? Ее, конечно, давно вытащили из моря, она у себя в хижине с матерью. Помнит ли она меня? Помнит ли все, что с нею было? Ей ведь стало пять лет. Господи, знать бы хоть, в каком месте галактики она живет. Где этот Земтер находится?

Мои размышления перебивает громкий возглас:

— Кофе, кофе не позабудьте взять!

Это спросонья вскрикивает Деев — заботы не оставляют нашего старшего и во сне.

Надо и мне заснуть: если Деев утром заметит, что я не выспался, вломит. Ничего, что по возрасту он младше всех в группе — держит нас в строгости.

Тучи застлали снежные пики Чауда и клубились в верховьях Яман-Гола, вспыхивая и разрываясь от неистовой силы, заключенной в их черной, непроницаемой глубине. Впереди лежала широкая межгорная впадина и за ней — ослепительные зубцы Дагара. В той стороне еще светило солнце. Лагерь геологической партии находился в устье Яман-Гола на высоком яру среди сосен. До палаток оставалось шесть километров.

Косматый фронт тучи поглотил солнце. Застучали первые дождевые капли. Темные их рябины недолго пятнали серую поверхность глыб — скоро все стало одинаково мокрым и темным.

Минуту спустя ливень промочил одежду. Рубаха и куртка под тугим напором ветра облепили тело старшего геолога. Иван Николаевич Игумнов никогда не отличался тучностью, а в конце трехдневного маршрута по горам не располнеешь. Даже рюкзак за его спиной выглядел тощим и висел неподобранно. Игумнов на ходу свободной рукой подтягивал лямки. В другой руке он держал молоток и по привычке опирался на него, как на трость. Двое других маршрутчиков, геофизик Моторин и оператор Ильин, вприпрыжку поспевали за своим длинноногим напарником.

Обычно ходили по двое — геолог и оператор, но в этот раз с ними увязался главный геофизик экспедиции. В партии он был наездом, и ему хотелось побывать хотя бы в одном маршруте. Сейчас все трое еле держались на ногах и сильно продрогли: шквальный ветер на выходе из ущелья пронизывал до костей.

— Переждем.

У самой скалы было сухо. Слой кремнистой породы посреди известковой толщи высовывался из обнажения. Под ним можно было укрыться от ветра и ливня. У подножия отвеса потоки дождя в давнее время выстегали каменистый желоб. По нему катился временный ручей, несло хвою, ощепки лиственничной коры да проплывали дождевые пузыри.

— Надолго занепогодило, — предрек старший геолог.

— Перезимуем. Добрый бы кус хлеба да бифштекс в зубы вот этакий. — Оператор ребром ладони отмерил на своей руке невиданную порцию бифштекса.

— А потом в спальный мешок, — подытожил геофизик. Втайне он гордился собою: трехдневный маршрут выдюжил наравне с тренированными полевиками, которые к тому же были помоложе его. Правда, Игумнов всего на три года.

Все трое спинами прижались к шершавой каменистой стенке. От нее пахло плесневелым мохом и раскрошенным нутром древних осадочных пород.

— Костер бы изобрести, — вслух подумал геолог, прицеливаясь взглядом к кривоствольной березе. — Береста для растопки есть. А вот и дрова!

В самом деле, почти над ними с уступа свешивалась оголенная верхушка поваленной сушины. Степан Ильин подпрыгнул и ухватился за ветку, но мертвое дерево не шелохнулось, распластав по трещинам цепкие корни, оно, даже рухнувшее, крепко держалось на скале. Степан выпрягся из приборных лямок, поставил радиометр на сухой камень под навес.

В залпе грозового разряда не слышно было, как Ильин возился наверху, пытаясь спихнуть с уступа лиственничную валежину. Моторин с Игумновым перочинными ножами отдирали бересту. Деревце было гнутое и чахлое: вырасти высоким и стройным ему не хватало почвенных соков на скудной каменистой земле. Береста отслаивалась небольшими лафтаками.