Александр Абрамов - Всадники ниоткуда. Рай без памяти. Серебряный вариант [сборник; litres]

– Ну как? – спросил он с привычной повелительностью манеры и тона.

И, как всегда, меня эта повелительность разозлила.

– Нормально, – сказал я.

– Мартин уже сигнализировал, что вы оба благополучно вышли из пробки.

Я молча пожал плечами. Зачем они держали в воздухе Мартина? Чем бы он нам помог, если б мы неблагополучно вышли из пробки?

– Что там? – наконец спросил Томпсон.

– Где?

«Потерпишь, милый, потерпишь».

– Вы прекрасно знаете где.

– Знаю.

– Ну?

– Джиг-со.

Мы возвращались в Уманак. Мы – это наша антарктическая компания плюс научно-технический персонал экспедиции плюс два вездехода, где мы все размещались, плюс санный караван с экспедиционным имуществом. Вертолет еще раньше был возвращен на полярную базу в Туле, а командир наш с аппаратурой, которую можно было погрузить на самолет, вылетел в Копенгаген.

Там и состоялась его последняя пресс-конференция, на которой он опроверг все свои официальные и частные заявления о каких бы то ни было удачах экспедиции. Эту мрачную перекличку вопросов и ответов мы слушали в трансляции из Копенгагена в радиорубке вездехода и сохранили для потомства в магнитофонной записи. Все возгласы, шум, и смех, и несущественные возгласы с места мы вырезали, оставив только вопросно-ответный костяк.

– Может быть, командор в качестве преамбулы сделает сначала официальное заявление?

– Оно будет кратким. Экспедиция не удалась. Не удалось поставить или довести до конца ни один научный эксперимент. Мне не удалось определить ни физико-химическую природу голубого свечения, ни явлений за его пределами – я имею в виду пространство, ограниченное протуберанцами.

– Почему?

– Силовое поле, окружающее площадь свечения, оказалось непроницаемым для нашей техники.

– Вы говорите о технике экспедиции, но проницаемо ли оно вообще, учитывая все возможности земной науки?

– Не знаю.

– В печать, однако, проникли сведения о его проницаемости.

– Что вы имеете в виду?

– «Фиолетовое пятно».

– Мы видели несколько таких «пятен». Они действительно не защищены силовым полем.

– Только видели или пытались пройти?

– Пытались. И даже прошли. В первом случае – направленная взрывная волна, во втором – сверхскоростная струя водомета.

– Какие же результаты?

– Никаких.

– А гибель одного из участников взрыва?

– Элементарный несчастный случай. Мы учитывали возможность отраженной волны и предупреждали Хентера. К сожалению, он не воспользовался убежищем.

– Нам известно о том, что летчику экспедиции удалось проникнуть внутрь купола. Это верно?

– Верно.

– Почему же он отказывается давать интервью? Откройте тайну.

– Никакой тайны нет. Просто я запретил разглашение сведений о нашей работе.

– Не понимаем причин. Объясните.

– Пока экспедиция не распущена, я один отвечаю за всю информацию.

– Кто, кроме Мартина, сумел проникнуть за пределы голубого свечения?

– Двое русских. Кинооператор и метеоролог.

– Каким образом?

– На парашютах.

– А обратно?

– Тоже.

– С парашютом прыгают, а не взлетают. Может быть, они воспользовались помощью с вертолета?

– Они не воспользовались помощью с вертолета. Их остановило, выбросило и приземлило силовое поле.

– Что они видели?

– Спросите у них, когда экспедиция будет распущена. Я думаю, что все виденное ими – внушенный мираж.

– С какой целью?

– Смутить и напугать человечество. Внушить ему мысль о всемогуществе их науки и техники. Меня, в известной степени, убедило выступление Зернова на парижском конгрессе. Весь их супергипноз – это контакт, но контакт будущих колонизаторов с дикарями-рабами.

– А то, что видели летчик и парашютисты, их тоже смутило и напугало?

– Не убежден. Парни крепкие.

– А они согласны с вашим мнением?

– Я им его не навязывал.

– Нам известно, что летчик видел Нью-Йорк, а русские – Париж. Кое-кто предполагает, что это действительная модель, как и Сэнд-Сити.

– Мое мнение вы уже слышали. А кроме того, площадь голубого свечения все же не столь велика, чтобы построить на ней два таких города, как Нью-Йорк и Париж.

КОММЕНТАРИИ ЗЕРНОВА. Адмирал передергивает. Имеется в виду не постройка, а воспроизведение зрительных образов, какие пришельцам удалось записать. Как в монтажной съемочной группе. Что-то отбирается, просматривается и подгоняется. А нашим ребятам и Мартину просто повезло: пустили в монтажную с «черного хода».

Так мы коротали часы по дороге в Уманак, самой удивительной дороге в мире. Нет таких машин, чтобы создать столь идеальную плоскость. Но вездеход все-таки стал. Отказала гусеница или что-то заело в моторе, Вано не объяснил. Только буркнул: «Говорил – наплачемся». Прошел час, давно уже ушли вперед и наш коллега-вездеход, и его санный хвост, а мы все чинились. Впрочем, никто не винил Вано и не плакал. Лишь я шагал как неприкаянный, всем мешая. Ирина писала корреспонденцию для «Советской женщины»; Толька вычерчивал какие-то одному ему понятные карты воздушных течений, обусловленных потеплением; Зернов, как он сам признался, готовил материал для научной работы, может быть, для новой диссертации.

– Второй докторской? – удивился я. – Зачем?

– Почему – докторской? Кандидатской, конечно.

Я подумал, что он шутит.

– Очередной розыгрыш?

Он посмотрел на меня с сожалением: хороший педагог всегда жалеет болванов.

– Моя наука, – терпеливо пояснил он, – отвергнута настоящим, а будущего ждать долго. Не доживу.

Я все еще не понимал.

– Почему? Пройдет зима, другая – в Заполярье снег опять смерзнется. А там и лед.

– Процесс льдообразования, – перебил он меня, – знаком каждому школьнику. А меня интересует тысячелетний материковый лед. Скажешь, будут похолодания и он образуется? Будут. За последние полмиллиона лет были по меньшей мере три таких ледяных нашествия, последнее – двадцать тысяч лет назад. Ждать следующего прикажешь? И откуда ждать? На отклонение земной оси надеяться не приходится. Нет, голубок, тут финти не верти, а специальность менять придется.

– На какую?

Он засмеялся:

– Далеко от «всадников» не уйду. Скажешь: мало экспериментального, много гипотетического? Много. Но, как говорят кибернетики, почти для всех задач можно найти почти оптимальное решение. – Взгляд его постепенно скучнел, даже добрые преподаватели устают с «почемучками». – Ты бы пошел, поснимал что-нибудь. Твоя специальность еще котируется.

Я вышел с камерой – что там снимать, кроме последнего льда на Земле? – но все-таки вышел. Вано с предохранительным щитком на лице сваривал лопнувшие звенья гусеницы. Сноп белых искр даже не позволял ему помешать. Я посмотрел назад, вперед и вдруг заинтересовался. Примерно на расстоянии километра перед нами посреди безупречного ледяного шоссе торчало что-то большое и ярко-красное, похожее на поджавшего ноги мамонта, если бы здесь водились мамонты, да еще с такой красной шкурой. А может быть, рыжий цвет издали, подсвеченный висящим у горизонта солнцем, приобретает для глаза такую окраску? Может быть, это был попросту очень крупный ярко-рыжий олень?