Аня Грачева - Люди до [СИ]

- Что ж, - говорит председатель правления, - если вам, Лин, больше нечего добавить к сказанному, мы на некоторое время хотим наедине обсудить все услышанное, и просим вас покинуть на время совещательную комнату.

Лён встает со своего места, и молча - направляется к двери. Я, следом за ним, покидаю комнату, закрывая за собой массивную деревянную дверь.

Он сидит на дальней лавочке в коридоре и смотрит в окно, расположенное напротив. Я направляюсь к нему, чтобы выяснить все. Чтобы для себя понять, зачем он так со мной поступает. Он даже не смотрит в мою сторону, когда я сажусь рядом с ним. Я прочищаю горло, от скопившихся слез, сбившихся в ком, мешающий произнести слова.

- Скажи мне, за что ты так поступаешь со мной? - Выдавливаю я, а глаза начинает щипать от новой волны подступивших слез.

- Я помог правлению, узнать то, что ты бы не сказала им. Они должны располагать полной информацией, чтобы воссоздать всю картину произошедшего.

- Но ведь это не имеет отношения к происходящему! - Перебиваю я.

- Ошибаешься, еще как имеет. Они должны знать, что ты можешь скрыть и утаить от них детали, чтобы понимать - доверять ли полностью твоим словам?

- Но ведь своей речью, ты ввел их в сомнение, по поводу рассказанных мной событий. Что, если они не станут принимать всерьез мои слова?

- Не переживай, они мудры и смогут вычленить то, что им необходимо. Они лишь переосмыслят то, что наплел про тебя мой отец, восторгаясь твоей смелостью. В его глазах, ты всегда была образцом, в обучении и спорте. Он собирал информацию о тебе все время и ставил мне тебя в пример. Все его разговоры о любви к маме и тебе выливались для меня дополнительными нагрузками, на пути к совершенству - к тебе. Отец, даже лишил меня возможности обрести пару, лишь бы просто познакомиться с тобой и увидеть, всего лишь неделю. Из-за его слепой привязанности я лишен возможности воспроизводства. Это не любовь - это эгоизм, от которого страдаю я, все время, что я живу с ним.

Вот оно - настоящее лицо Лёна, лицо обиженного на отца ребенка. Эгоизм, которым он порицает отца, так и зашкаливает в его речи. Не думаю, что он был недолюблен отцом, чтобы так очернять его. Он все это время накапливает негатив по отношению ко мне, чтобы в этот день, наконец, выплеснуть его мне и отцу в лицо.

- Тебе стало легче? - Спрашиваю его.

- О чем ты? - Не понимает он, сменившегося настроения во мне. А мне, просто стало его жаль.

- Стало ли тебе легче, когда ты сверг - в глазах отца, мое, якобы превосходство над тобой. Что ты чувствуешь сейчас, когда, наконец высказал то, что копил годами. Твой план удался, но принес он тебе долгожданного облегчения?

Лён мотает головой, отрицая. И его глаза застилает печаль.

Мы долгое время сидим на лавочке, не смотря, в сторону друг друга. За большой дверью совещательной комнаты почти ничего не слышно, лишь иногда, доносятся чьи-то голоса, но разобрать о чем там говорят - невозможно. Тяжелая дверь надежно хранит тайны членов правления, не позволяя чужим ушам подслушать сказанные ими слова. На стенах нет часов, и я не могу определить, сколько времени мы находимся здесь. За окном уже стемнело и через его стекло уже не видны очертания городских зданий, только наши отражения, подсвеченные лампами коридоров, вырисовываются не четкими контурами. Я сижу и рассматриваю стену уже довольно продолжительное время. Мои эмоции поутихли, и я снова могу рассуждать, отбросив обиду на второй план. Что сказано - то сказано. Слов не воротишь, теперь нужно понять, как мне быть с этими обстоятельствами дальше. Во всяком случае, я попыталась донести информацию до правления. Пусть они теперь решают, как ею воспользоваться, а что касаемо меня, то лишившись их доверия, я могу не узнать план дальнейших действий Нового города, но я могу действовать сама.

Теперь я знаю, что я могу больше, чем думала прежде, и от меня - зависит многое. Я должна попасть в Основной город и поговорить с мамой и госпожой Мар. Но прежде, мне необходимо добраться до Коммуны и предупредить Тима и остальных о том, что Новый город в курсе их существования. А обнаружение их места существования - дело времени. Я думаю, что никому не понравится, что какая-то девочка дала обнаружить их обитель. Многие обвинят меня, но я надеюсь на понимание и поддержку, хотя бы двоих в Коммуне. Это Тим и Су. Они должны понять, что я не намеренно выдала их, они выслушают меня и примут мою сторону. Я на это надеюсь. В моей ситуации, думать, что Тим отвернется от меня - невыносимо. И Я стараюсь гнать от себя эти мысли, которые лезут мне в голову. Он должен понять, должен!

Дверь в конце коридора открывается, и на пороге стоит Зоин. Я первая срываюсь с места и подхожу к нему. Выглядит он уставшим, плечи опущены вниз и спина немного ссутулена, но при этом, глядя мне в глаза - он улыбается.

- Мы ждем вас, - он бросает взгляд, на подошедшего Лёна, и быстро переводит обратно ко мне, - в совещательной комнате. - Добавляет он тоном, не терпящим возражений, а колкий взгляд, вновь обращенный к Лёну, дает мне понять расклад его симпатий. Это успокаивает, но я боюсь выпадов Лёна, которые он мог припасти на последок.

Зоин распахивает дверь шире, пропуская меня внутрь, и идет за мной, не дожидаясь, когда войдет Лён. Я прохожу к стульям и снова сажусь на свое место. Лён, тоже садится рядом. Я не смотрю на него, но чувствую, как напряжено его тело, он как струна, натянут и сидит так, как будто готов в любой момент соскочить со стула и кинуться прочь. Его чувства мне до конца не понятны. Я не знала, что у меня есть брат, и мама никогда не упоминала о нем. Она смирилась, что никогда не сможет его встретить и обнять. Она не хотела, чтобы я разделила ее внутренние терзания и не посвящала меня в свои тайны. Думаю, передавая мне, подаренный отцом амулет, она не сильно верила в нашу встречу. Иначе, она подготовила бы меня заранее. Она рассказала бы мне, чуть больше об отце и о его жизни. Но кроме непонятной мне, на то время, тоски, я не заметила ничего. Теперь мне стало понятно ее поведение и поступки. Она всегда поступала от сердца. Она все чувствовала. Не знаю, как ей удавалось, но она не принимала пищи с лекарством. Да и меня к еде она никогда не принуждала, хотя и тайны ее содержимого она никогда не открывала. Мама верила в меня, и надеялась, что мне самой станет ясно. Что я сама смогу сделать выбор - чувствовать мне или служить Обществу. Мама никогда не занимала высших постов, держась больше в тени, чаще других заходя на смену в производственные корпуса. На других должностях ее бы быстро вычислили и отправили за купол, как отработанный материал. А бросить меня она не могла, так и жила ,все свои дни, скрываясь и таясь. Скорее всего, она не хотела для меня такой судьбы, но и запретить мне пропускать приемы пищи не могла. Она давала мне шанс на чувства, давала право выбора.