Борис Прохоров - Костер для сверчка

Он почти с радостью ждал нападения хищника. Надеялся, что острые клыки хищника оборвут мучения. Шаги приблизились вплотную. Старик напрягся, и, тотчас его поглотил обморочный мрак...

На следующий день Коляныч объявился в шабановской лавке. Без коня, без упряжи. Первое время помалкивал. Когда знакомые сельчане поднадоели старику расспросами, они услышали невероятную историю...

Вообще-то Коляныч не слыл брехуном, а считался человеком обстоятельным, серьезным хозяином. Однако многие усомнились в достоверности его рассказа.

Честно говоря, в предгорьях всегда брехали о чуде, подобном тому, которое якобы произошло с бобылем. Лишь замрет одна байка, невесть откуда выскочит другая. Чергачакский учитель взялся было записывать побрехушки, да вскоре оставил. Старожилы ему такого нанесли — учитель в ужас пришел. Опять же со священником у него вышло недоразумение...

Отец Петр — даром что молод — считался служителем благолепным, на миру уважаемым. Имея лик благообразный, характер настойчивый, священник, случалось, и про задурившую власть отзывался неодобрительно. Иной раз батюшка даже анафемствовал в отношении высоких особ. Многое Петру Галактионовичу сходило с рук по начальственному добродушию. А может благодаря родственным связям матушки. Она была не из простых, перед батюшкиной независимостью преклонялась и стояла за него горой.

Одна странность водилась за батюшкой Петром: обожал махать кадилом. Работал им сверх всякой меры — точь-в-точь прорубщик топором. Надымит в храме — чище махры. Сам раскраснеется, ловит ладанный дым широкими ноздрями. С того, за глаза и прилюдно, звали заступника христова... Кадилом. Почтение-почтением, а коль кличка родилась, то и присохла.

Попенял батюшка учителю. Мол, негоже заниматься побрехушками и вводить, мирян в соблазн, ибо любые чудеса, кроме тех, что исходят от Спасителя и святых угодников, являются происками лукавого.

Отчитав учителя, пастырь приструнил и Коляныча. А до того учинил старику допрос. Но мало чего добился. Коляныч сообразил, что может стать посмешищем и от всего отказывался. Дескать, ничего особенного не помнит. И конокрадов в глаза не видел, и не бил его никто, и к дереву не привязывал. В доказательство своих слов наклонял перед священником сивую башку. На которой действительно отсутствовали шрамы или другие приметы побоев. Но любопытно! Батюшка, невесть с чего, усомнился в дедовых заверениях. Придрался к Колянычеву волосу, в котором-де убавилось седины. А под конец заметил неловко, что старик после пропажи коня стал в движениях довольно проворен, молодому впору...

Пятый день «черные» ожидали неизвестно чего. Пятеро заросших жестким волосом бандитов маялись от безделья. Рыжий дезертир — унтер ворчал на главаря, из-за причуд которого кисли мужики.

Последний раз банде довелось потешиться с неделю назад. Тогда прямо на стан черных, крытую лапником глубокую землянку, вышла женщина в добротной шубе.

Изголодавшиеся по бабам бандиты отвели душу. Натешились вдоволь.

Женщина слабо ворочалась обнаженным телом на утоптанном снегу, мычала разбитым ртом, натуго заткнутым меховой рукавицей дезертира.

Унтер, которому жертва расцарапала щеку, разгорячился. Самолично, никого не подпуская, взрезал женщине горло плоским австрийским штыком. Помочившись перед этим на истерзанное лицо лежащей... Свежая кровь пузырилась в страшной дыре на горле женщины, пока бывший унтер ржал мышиным жеребчиком, переламываясь в пояснице от восторга. Шубу, убитой он позже взял себе.

Молчаливый главарь был тогда недоволен. Скрытая досада замечалась в блеске раскосых глаз да, пожалуй, в большей жесткости костлявых скул. Застав компанию в конце веселья, он не сказал ни слова. Стоял неподвижно, пока его присутствие не остудило возбуждение банды. Дождавшись, когда отсмеявшийся дезертир вытрет о снег забрызганные кровью руки, свернет в узел добычу и пойдет мимо, он резко ударил идущего кулаком в висок, а затем подхватил оглушенного унтера за шиворот и пнул в широкий зад, точно набезобразничавшую дворнягу. От пинка унтер пролетел оставшееся до землянки расстояние на четвереньках, уткнувшись в конце полета головой в порог.

Все это время вожак держал левую руку в кармане пальто. На оторопевших бандитов такой жест произвел большее впечатление, чем бешеная ругань посрамленного унтера. Тем более, что в ругани последнего слышалась опаска, а ругавшийся, похоже, не претендовал на немедленное сведение счетов.

Вожак обвел глазами притихших бандитов, досадливо дернул уголками бледно-розовых губ, натолкнувшись на обезображенное тело. «Убрать!» Его беспокоила мысль — каким образом незнакомая женщина вышла к лагерю? Погода стояла тихая и сбиться с наезженной дороги она никоим образом не могла. Здесь было что-то другое. Но попробуй теперь узнать! Тем более, что ни о чем не говорили вещи убитой. Правда, тонкое белье наводило на некоторые мысли, ну, хотя бы, о городском происхождении несчастной и о том, что принадлежало оно женщине состоятельной.

Молчаливый главарь раздумчиво взглянул на вход в убежище, где исчез унтер с узлом. А впрочем... Вряд ли самая богатая шуба способна назвать имя своей хозяйки и цель ее появления здесь... «Черные» стянулись к костру. «Проклятые кобели! Могли бы прежде расспросить задержанную». Сам он не испытывал тяги к слабому полу, как и к той бурде, которой захлебывались остальные при каждом удобном случае. Он вообще не любил шума. И в банду пришел тихо, будто выполз из-за широкого пня и подсел на огонек, никого не спрашивая, без приветствия. На окрик — «Кто будешь?» ответил не вдруг. Медленно поводил пучком сухой травы по хромовым голенищам сапог. А потом отбил всполошенные, пытающие взгляды уколом узких зрачков.

Также неприметно оттеснил он горластого дезертира. Никто не возмутился, не высказал сомнения в его праве. Чужаку, избегающему сквернословия, единственно влюбленному в надраенные, плотно облегающие тонкие чуть кривоватые ноги сапоги, подчинились просто. Всегда побеждает молчащий, и черные скоро убедились в правоте этой истины. Редкие указания главаря неизменно приводили к успеху. Они же спасли банду от рейдов милиции Посельского, давшего слово в том, что милиция раз и навсегда покончит с разбоем в окрестностях села. Но проходили дни, а Посельский метался по логам и перелескам, не в состоянии настичь ни черных, ни манохинцев.

В то же время Павел Пантелеевич и его отрядники даже не помышляли о существовании банды, озабоченные отсутствием провианта, и тем, как уцелеть между молотом и наковальней — Посельским и Рожновым.

А предводитель черных держал своих людей у входа в извилистый узкий распадок. Причем ни один из бандитов не насмелился поинтересоваться — зачем торчать в столь гиблом месте? Однако вожак продолжал сидеть здесь, упорно теряя время, хотя у тракта могла подвернуться богатая добыча.