Сергей Дмитрюк - Чаша Отравы

Я задумчиво очертил пальцами призрачные контуры грандиозного поднятия, по размерам сопоставимого с Африкой к югу от реки Конго, и остановился у её восточного края.

Здесь Марс казался расколотым какими-то катастрофическими силами надвое. Поверхность планеты, словно, взрывала чудовищная извилистая борозда, протянувшаяся с запада на восток на четыре с половиной тысячи километров почти параллельно экватору между пятой и двадцатой параллелями южной широты. Крутизна склонов в ней достигала в некоторых каньонах двадцати градусов.

«Долина Маринеров», — прочитал я крохотные светящиеся буквы.

Вот он, грандиозный шрам, оставленный на теле планеты той ужасной катастрофой, о которой говорил Амоль Сайн! Назван так в честь первых исследовательских аппаратов, подлетевших к Марсу полторы тысячи лет назад, и сфотографировавших его поверхность. На западной окраине этого грандиозного каньона находилась уникальная система пересекающихся долин — Лабиринт Ночи.

Я не уставал поражаться масштабам этой планеты. Всё на ней было «самое-самое»: самая высокая в Солнечной системе гора, и вот эта, самая глубокая пропасть, достигавшая в глубину шести километров при максимальной ширине в семьсот километров.

Я проследил глазами за её восточной оконечностью, которая поворачивала на север, к экватору и вливалась в хаотическую местность. Из северной части её, словно, глубокие трещины в древней скале, начинались широкие и длинные каналы, глубоко врезанные в марсианскую поверхность — Симуд, Тиу и Арес. Они пересекали дно огромной котловины, в которой находилась станция «Заря» — равнины Хриса — где к ним присоединялись другие каналы, самый протяженный из которых — Касей — тянулся на три тысячи километров.

Вот оно, живое доказательство огромных потоков воды, когда-то с невероятной скоростью стекавших из южного полушария планеты в северное, поскольку текли они под уклон — доказательство древней катастрофы и, возможно, столь же древней жизни…

В дверь тихо постучали. От неожиданности я вздрогнул. Это был всего лишь древний рефлекс, заложенный в каждом человеке природой ещё в тёмном прошлом. Действительно, бояться на станции было не кого. Но кто мог прийти ко мне в столь поздний час? Может быть это Акира Кензо?

Я шагнул к двери и удивился ещё больше, когда увидел на пороге Светлану. Она улыбнулась, видимо, моему ошеломленному виду, и, слегка потупив взор, спросила:

— Можно войти?

— Да, конечно!

Я отошёл в сторону, сконфуженный своей нерасторопностью. Она смело прошла в мою комнату, на минуту остановилась около светящегося марсианского глобуса. Задумчиво бросила:

— Изучаете топографию Марса?

— Пытаюсь, — улыбнулся я, закрывая дверь и внимательно наблюдая за своей ночной гостьей.

Она была невысокого роста, наверное, выше Эйго, но, тем не менее, не на много. Подобные ей женщины всегда нравились мне — не выше метра шестидесяти или чуть больше. Я никогда не любил слишком высоких девушек.

Под тонким белым платьем с фиолетовыми цветами угадывалась стройная сильная фигура, а во всех её движениях сквозила какая-то особенная, едва уловимая грация. Цветы на платье при каждом её шаге тускло мерцали, сменяя окраску от густо-фиолетового до бледно-василькового. И сама ткань становилась полупрозрачной и невесомой, ещё больше подчеркивая изгибы и линии тела девушки.

Светлана остановилась около окна, вполоборота ко мне, и задумчиво посмотрела на звёзды.

Я терпеливо ждал, остановившись в двух шагах от неё.

— Вам нравится Марс? — наконец, спросила она, не оборачиваясь и продолжая смотреть в окно.

— Пожалуй… Я ещё плохо знаком с этой планетой.

Светлана посмотрела на меня прямым открытым взглядом.

— А я обожаю Марс! Эйго — она наш протоэкзобиолог [11] Протоэкзобиология — наука изучающая древнюю внеземную жизнь (фантаст.) — уверена, что в прошедшие времена Марс был полон жизни. Здесь цвели сады, текли реки, и возможно даже пели птицы… Может быть, вам покажется это странным, но в душе я ощущаю некую причастность к Марсу, словно моя судьба во всех рождениях была сплетена именно с ним, — доверительно призналась она.

Я внимательно посмотрел в её светящиеся вдохновенной радостью глаза. Багряных всполохов в них больше не было. Сейчас они казались тёмными, почти чёрными, наверное, из-за расширившихся зрачков.

— Это не от того, что я связана с ним своей работой, хотя само по себе это тоже говорит о многом и важно для меня, — продолжала девушка. — Оказавшись здесь впервые, я ощутила в душе совсем иную связь. Она спрятана где-то глубоко во мне, в самых тёмных и не подвластных познанию глубинах моей души, словно, я уже бывала здесь раньше, когда-то давным-давно, может быть тысячелетия назад. И в этой прежней моей жизни Марс был чем-то очень значимым для меня… А у вас такого никогда не бывало?

Её глаза пытливо изучали моё лицо.

— Возможно иногда, во сне… — пожал я плечами. — Знаете, эти странные сны, в которых мы оказываемся в удивительно знакомых и в тоже время никогда не виденных в реальности местах? Эти картины всегда необычайно яркие и красочные. Но Марса в них ни разу не было… Хотя однажды, совсем давно, я видел во сне какую-то удивительно красивую планету. Там было жемчужно-розовое небо и огромный аметистовый океан. И я, словно, парил над ним, не ощущая собственного тела. Может быть, искал кого-то?.. Этот сон врезался в мою память, и я помню его до сих пор во всех подробностях, хотя с тех пор прошло уже, вероятно, несколько лет…

Я грустно усмехнулся, и прочитал во взгляде Светланы лёгкое волнение.

— Что-нибудь случилось? — осторожно спросил я.

— Нет. Всё в порядке, — принужденно улыбнулась она. — Просто ваш сон удивительно перекликается с одним моим видением… В нём тоже был огромный океан, над которым паришь, словно невесомая тень, и это ощущение, будто ищешь кого-то…

Светлана замолчала, снова отвернулась к окну, сложив на груди руки, и я заметил, как на её обнаженных плечах появилась «гусиная кожа».

— Что же привело вас на Марс? Работа? Или интерес к исследованиям? — сдавленным голосом спросила она.

— По правде сказать, к исследованиям я имею лишь косвенное отношение, — честно признался я, подходя к окну и останавливаясь сбоку от девушки. — Меня привела сюда моя работа. А, что привело вас ко мне в столь поздний час?

Светлана искоса посмотрела на меня. В её глазах сейчас отражались разноцветные всполохи голограммы висевшей за нашими спинами. Они скользили по её щекам к высокой шее и прятались в густых волосах, вспыхивая крохотными красными искорками.

— Знаете, — задумчиво произнесла она, — Акира Кензо выдающийся учёный в своей области и ему очень дорог этот проект… Я имею в виду «Тени Предков». Ведь он хочет отыскать истоки того светлого и чистого, чем отличается наш сегодняшний мир от прежних эпох…