Михаил Шабалин - И звуки, и краски

Проходя через садик генеральского дома Денко Дан не пренебрег ни одной из систем оповещения. Подал предупредительный сигнал у ворот, а у дверей даже подставил лицо телекамере. «Не кто-нибудь иной, а именно он — друг, товарищ и брат…»

Беско встретил «друга, товарища и брата», не встав с постели, лишь взглянул поверх обреза журнала на вошедшего.

Дан высыпал десяток дежурных слов, приветствия, сведения о погоде и о видах на урожай, о зверствах удоков на соседнем континенте, после чего подошел вплотную к Беско и показал на рубиновую бусинку «клопа», вшитого в лацкан своего косюма.

— Какая духота у тебя, — сказал он вслух. — А на Восточном океане… — Денко мечтательно прикрыл глаза. — Поднимайся, слетаем. Дело есть.

В баллисте молчали. Распластанный ускорением, Беско равнодушно смотрел как полуденное небо стало сначала синим, потом черным. Прорезались сначала робко, а потом во всю силу заполыхали звезды. Ему было видно лицо Дана, на котором меняющееся освещение вкупе с перегрузками устроили адский театр. Кольца поджимали хорошо, и Беско подремал десяток минут в невесомости. Сказывалась наработанная привычка.

На подлете к океану Дан придирчиво осматривал желто-белую кайму прибрежных вод в трубку цели: водил вдоль всего побережья, менял увеличение.

— Песок, что ли, выбирает? — подумал Беско.

Но Дан выбрал просто безлюдное место. Нашел, щелкнул задатчиком и закрылся обручем. На спуске лицо его, постаревшее за последнее время, было еще страшнее. Сползшую кожу лица освещали пляшущие языки пламени.

— Ну что, что тебе еще нужно? — Дан в отчаянии потряс руками.

Беско остановился и смотрел, как песок возле ноги выпирал вверх, осушаясь и меняя цвет.

— Ну скажи ты мне, неужели то, что у тебя есть — это хуже, чем тюрьма? Ну?

— Кому? — тихо спросил Лен. Это было его первое слово с момента встречи.

— Что? — не понял Денко Дан.

— Я говорю, — терпеливо разъяснял Беско, — кому лучше?

— Вот видишь, ты даже не понимаешь.

— А ты думаешь, что тебя можно понять?! Ты считаешь, что может найтись человек, который тебя поймет? — Беско посмотрел в глаза Дану, и тот смешался.

— Хорошо, я буду стараться тебя понять. Я очень буду стараться тебя понять. Все же должны где-то существовать глубины логики, с помощью которой можно доказать, что телей быть лучше, чем Хранителем.

— Ты знаешь, Дан… То, что ты сказал, для меня аксиома.

Ты помнишь, у кого-то из древних была формула: лучше быть униженным, чем унижать. Почему у тебя не вызывает вдохновения тысячелетняя формула мудрости, а?

— Это мудрость для скота. И придумана она загонщиком на скотобойне, чтобы скот лучше шел. Тут, как говорится, кем ты себя считаешь? Хочешь тем, хочешь этим.

— Слушай, посмотри на меня, вот так. И ответь: а нельзя ли так, чтобы без скота и скотобойни?

Денко Дан снисходительно и доброжелательно покивал головой: «Дорогой ты мой… У тебя, оказывается, комплекс. Можно назвать его комплексом вины у князя при восхождении из грязи в князи… Ты извини, что я тебе столь очевидные вещи втолковываю… Но люди от рождения неравны. Одни умны, другие глупы… Это не вызывает сомнения?.. Одни могут командовать, считать, управлять. Могут как ты вот… уничтожать на расстоянии танки…»

Беско горько усмехнулся.

— …а другие не могут. Я вот, не могу утопить вон тот катер, например. Ты, вероятно, смог бы. Но ты не запомнишь и десятка имен людей, если тебя стали бы с ними знакомить. А я могу… до полутысячи… Это пришло не сразу. Очень много сил отдавал тренировке. И не просто люди, еще и связи между ними! Отношения, характер, ценности и цели, вся сложнейшая комбинаторика… Эти люди продолжают во мне жить! Они вступают в различные взаимоотношения. Приходит время, и они делают то, что мне нужно. Я же рожден управлять!

— И что?

— Почему ты хочешь приравнять меня к ним?

— Да, я не собираюсь никого ни к кому приравнивать. Это не я, это вы все время кричите о равенстве. Я хочу лишь узнать, почему, если управлять, то управлять скотом?

— Беско… о чем ты говоришь? Тебя смущают различие в формах жизни, которые ты ощутил на себе. Ты не заслужил этого взлета. Я имею в виду именно службу, Лен. Тебе все это далось сразу, одним махом. И я думаю, в этом вся причина. Возьми себя в руки, Лен. Жизнь — жестокая штука. И не твоя вина, что ты тут, а не на карьере, скажем. Все это от усталости. Тебе просто надо отдохнуть.

— Дан, дайте мне возможность вернуться в деревню. У меня там девушка.

Беско заметил, как вытянулось лицо Дана. Похоже, он удивил своего собеседника более всего именно тем, что в деревне, где он жил, осталась девушка.

Беско еще раз внимательно вгляделся в лицо Функционера, но там уже нельзя было разглядеть ничего.

— Какой бред! — пробормотал Хан, читая инструкцию, написанную психологом. — Значит, если я стану говорить Ге эти слова, если она просмотрит две указанных телепередачи, то она попросится с ним на аэродром? А потом сама сядет в самолет? Бред собачий! А если… А если и мне кто-то говорит несуразные слова, так же закрывает рукой ухо или расстегивает верхнюю пуговицу? А потом я тоже куда-нибудь еду и что-то делаю? Надо заняться психологами… Какие, к чертовой матери, танки? Какие бомбы?.. Застрелю первого, кто при мне пуговицу расстегнет!

Послышались позывные правительственной связи. На стене появилось изображение Хранителя Веры. Вид Пойко Пона неизменно вызывал у Хана мысль о тщете человеческого существования. На этот раз вид у Хранителя Веры был синюшный. Дыхание давалось ему с трудом. Булькая и хрипя, он начал было говорить, но вынужден был прерваться. Выпучив глаза, он присосался к аэратору, показывая рукой: «Подожди!» Хан терпеливо ждал, заложив руки за спину и покачиваясь на носках.

«Кем заменять? — думал он, глядя на Пона. — Видит Бог, некем».

Сделавший за двадцать лет карьеру от учителя истории в школе до Хранителя Веры Пойко Пон и в самом деле был незаменим: уникальная память в сочетании с природной изворотливостью и способность обоснования любой точки зрения. Эти же качества позволяли ему без проблем поддерживать определенный уровень дворцовых интриг. Если учесть к тому же, что обставляя себя людьми нужными, Пон никогда не забывал и про людей умных, то ему и в самом деле цены не было. Но, но… Не дал бог здоровья… Как в том анекдоте: «Что старичку Былко прыгать мешает?»…

— Хан! — нашел наконец в себе силы Пойко Пон. — Инцидент на границе когда дашь? Все шмутье идет с наклейками…

И еще, что ты хочешь с троицей вчерашней делать?

— Ты о чем?

— Издательство… подполь…

Пойко опять задохнулся и приник к трубке аэратора, махая рукой.

— Не читал, — ответил Хан. — Третий день к монитору не подхожу.