Жозе Феррейра - Чудесные приключения Жоана-Смельчака

— Ах, ты чужестранец?! Ну, тогда понятно, почему тебе неизвестны наши законы. — Поспешил оправдать его незнакомец.

Резкий порыв ветра всколыхнул кроны деревьев и заставил его умолкнуть: воспользовавшись короткой паузой, Жоан Смельчак перешел в наступление.

— А ты сам-то кто такой?

— Кто я? Разве ты не догадываешься? Не представляешь себе? Не знаешь?

— Честно говоря, нет.

— Быть не может! Вдумайся хорошенько. Если путник часами бредет по дороге, не встречая никого из прохожих, и вдруг замечает человека, сидящего на стволе дерева, то кем, по-твоему, может быть этот субъект?

— Откуда мне знать! — Жоан Смельчак пожал плечами. Ему вовсе не хотелось тратить попусту время на разгадку этой не слишком завлекательной тайны; ведь рано или поздно все само собой выяснится.

— Я принц! Кем же мне еще быть, по-твоему, как не принцем? — воскликнул незнакомец с наигранной бодростью человека, вынужденного растолковывать общеизвестные истины.

— Ты принц?

— Конечно, принц, неизбежный принц. Да, я, принц, сегодня утром отправился на охоту, но мне надоело гоняться за оленями и зайцами, и я отпустил моего скакуна — пусть себе пощиплет траву, — а сам уселся на обочине, чтобы поразмыслить о делах государственной важности.

Жоан Смельчак пристально взглянул на собеседника. Несомненно, перед ним и в самом деле сидел принц. Ведь во всех сказках герои этого звания одеты точно так же: неизменная шапочка с пером, зеленые бархатные панталоны, шелковые чулки, туфли с серебряными пряжками, короткий плащ, перчатки с кружевными манжетами, кинжал на поясе. Смущала лишь одна деталь: в отличие от очарованных или предназначенных для иных волшебных превращений принцев, как правило, элегантных блондинов, этот принц был на диво уродлив. Еще можно было кое-как смириться с его плоской, как блин, физиономией, но вдобавок природа наградила его длиннейшими ослиными ушами.

— Я в восторге, что судьба свела меня с вашим высочеством, — приветствовал его Жоан, склонившись до земли в нижайшем поклоне, одновременно и почтительном и насмешливом. — Надеюсь, теперь вы объясните мне тайну воскресного дня…

— О, это сущие пустяки! Я имел в виду закон, запрещающий моим подданным выходить из дому по воскресеньям.

— Как! Ваше высочество! Вы заставляете их работать по воскресеньям и отдыхать в другие дни недели?!

— Нет. Что за глупости! Дело в том, что по воскресеньям я обычно езжу на охоту… И не хочу, не желаю, чтобы мои вассалы меня видели.

— Извините, ваше высочество, мне не совсем ясно, какие преимущества дает вам это правило… — признался Жоан Смельчак. — Ведь вы рискуете утратить популярность.

Принц снисходительно улыбнулся — так обычно улыбаются люди, которые из вежливости выслушивают чужие советы, не собираясь им следовать и считая их для себя совершенно неприемлемыми.

— Возможно, ты и прав. Но послушай-ка сначала, что я тебе расскажу, а уж потом, не кривя душой, ты ответишь мне, мог ли я поступить иначе.

Охотник до всяких историй, Жоан Смельчак не стал дожидаться повторного приглашения. С легким полупоклоном он присел рядом с вислоухим высочеством, и в сумеречной мгле принц так начал свой рассказ:

— Ты, конечно, уже заметал, что я бесподобно красив.

— Как? — спросил Жоан с перекосившимся от изумления лицом.

— Да, я бесподобно красив. Кожа у меня белая, как свежий снег, нос почти греческий, безукоризненной формы, глаза — о, глаза! — в них вся лазурь небес, озаряющая своим сиянием мир (это слова одного из наших величайших поэтов!). Но главное мое достоинство — очаровательные, крохотные ушки, достойные Адониса. Что ты на меня так смотришь? По-твоему, я приукрасил свой портрет?

— О, ваше высочество! — только и смог пролепетать Жоан.

— Я этого не нахожу. Когда я любуюсь собой в зеркале, я прямо-таки впадаю в экстаз, меня ослепляет собственная красота. И по утрам я благодарю природу за то, что она сотворила меня таким прекрасным, таким совершенным и неотразимым.

Не находя в себе мужества, необходимого для того, чтобы рассеять заблуждения принца, Жоан Смельчак пробормотал:

— Но какое отношение… это имеет… к… к запрету… выходить по воскресеньям?..

— Самое непосредственное. Ты даже не представляешь себе, какие общественные беспорядки вызвала моя красота. Народ безумствовал. Заметив меня, женщины падали в обморок, изнемогая от восторга. Влюбленные девушки стайками устремлялись мне вслед — они называли меня богом и осыпали розами. Мое появление всегда сопровождалось яростными спорами: нередко эти дискуссии завершались дуэлями и кулачными боями. Возникали враждующие партии. Одни утверждали, что высшую гармонию выражают черты моего лица, другие восхищались олимпийской величавостью моей осанки. Эстеты в один голос твердили, что больше всего меня красит мой нос. А психологи превозносили подбородок, — именно подбородок, говорили они, свидетельствует о сверхчеловеческой силе моего характера. Их похвалы сходились только в одном, и факт этот неопровержим и не требует доказательств: все, без исключения все, считали, что мои уши — это верх совершенства, что равных ушей нет на свете.

— Бесспорно, — подтвердил Жоан Смельчак с язвительной усмешкой.

— И вот, чтобы избежать всевозможных эксцессов, я решил — ничего другого мне не оставалось — обнародовать запретительный указ. Слов нет, я подписал его скрепя сердце, опасаясь, что это распоряжение вызовет всеобщее огорчение и протесты. Поэтому, дабы загладить эту обиду и предупредить весьма возможную революцию, вызванную отчаянием моих подданных, я, провозгласив этот указ, одновременно приказал воздвигнуть монументы. Монументы, в которых запечатлена моя особа, разумеется; причем помимо пеших фигур сооружены были и две конные. Нечего говорить, что у этих монументов постоянно кишит толпа пылких энтузиастов, и многие из них то и дело падают в обморок. До того дошло дело, что мой медик распорядился ввести дежурство карет Скорой помощи. Этот вид транспорта доставляет моих истерических подданных в специальные лечебницы, открытые на всех главных площадях…

В этот момент на ближайшем дереве засвистел дрозд, и принц прервал повествование, внимая птичьим трелям. Но вскоре он снова заговорил, и в его речи стали проскальзывать печальные нотки.

— Как я уже говорил тебе, удивительнее всего то, что все мои подданные воспринимают меня по-разному. В этом я имел случай убедиться после того, как принял решение осчастливить мой возлюбленный народ монументами, о которых я тебе только что говорил. Для этой цели я призвал во дворец скульпторов и приказал им: «Изваяйте меня! Воплотите в глине, мраморе и в бронзе мои восхитительные формы и мой божественный лик. Но не вздумайте изобразить меня более красивым, чем я есть, тем более что вам это все равно не удастся. Обуздайте свои порывы и постарайтесь с наибольшей достоверностью воспроизвести то, что видят ваши глаза. И только. Ничего больше».