Джон Адамс - Царствие Хаоса

Потом я увидела флаг.

Он привлек мое внимание своей новизной, когда я притормозила, чтобы пересчитать палатки. Я насчитала двадцать штук. Среди травы не играли дети. Значит, это не лагерь беженцев. Флаг развевался на высоком шесте, очень похожем на мачту от старой лодки. Чистая белая ткань с надписью ярко-красными буквами: «Долой Кротких-инопланетян». С каждой буквы капала кровь.

Меня обогнал грузовик, двадцатилетний пикап «шевроле». В кабине сидели двое мужчин. Пассажир оглядел меня с подозрением. Они свернули на дорогу к поселку Кэрри. Но когда я приехала туда, я не увидела «шевроле».

Зато увидела медведей.

Два взрослых черных медведя рылись в куче, как я предположила, компоста в поисках чего-нибудь съедобного. Третий топал к деревянному дому общинного центра, а на холме за поселком стоял олень. Прямо какой-то чертов зоопарк. Людей нигде не было видно. Который из этих медведей (или здесь есть еще?) убил человека и почему?

Из общинного центра вышли несколько человек. Они гремели кастрюлями и сковородками, громко кричали и пели. Медведь остановился, повернул обратно. Стоя у машины с дробовиком двенадцатого калибра, я чувствовала себя идиоткой. Ясно, что я тут не нужна. Среди кастрюльного ансамбля стояла и Кэрри. Я видела, как она открывала рот — видимо, пела, — но ее голоса среди грохота не было слышно. Ее вид вызвал во мне такую бурю противоречивых эмоций, что я резко развернулась, собираясь поскорее вернуться в машину. Я презирала и ее, и всех Кротких. Пассивные трусы. Косвенно они виноваты в нашей с Иеном размолвке. Она носит под сердцем моего племянника или племянницу, но этот ребенок тоже будет трусом. Не сделает ни одной попытки преодолеть свою биологию.

Медведь, топающий вразвалку от общинного центра, вдруг громко взревел и бросился вперед. В следующую секунду я увидела медвежонка у рощицы на холме. Между медвежонком и его матерью, но гораздо ближе к медвежонку, шел мальчик лет шести.

Ребенок услышал рев, увидел медведя и замер. Откуда, черт возьми, он взялся и почему он на улице один, когда все сидели по домам? Словно в замедленной съемке, ощущая этот момент настолько остро, что им можно было резать стекло, я увидела, как рот мальчика раскрылся — он закричал, но, как и песню Кэрри, его крика не было слышно.

Кэрри бросила кастрюлю на землю и помчалась к ребенку. Она была ближе к нему, чем медведица — они добегут до малыша одновременно.

Я выстрелила, пока она не поравнялась с медведем, а затем выстрелила еще раз. Медведица упала. Кэрри схватила ребенка. Другие медведи убежали. Медвежонок исчез за деревьями.

Когда я подбежала, Кэрри стояла на коленях, обняв мальчика.

Она подняла голову и посмотрела на меня.

— О, Софи, спасибо! Бедный медвежонок, надо его поскорее найти, может, мы вырастим его, потому что ты…

Я ударила ее по щеке. Ничто еще не доставляло мне такого удовольствия.

Но потом кто-то развернул меня, крепко взяв за плечо и отводя вниз мою руку с ружьем. Это был пассажир из пикапа, бородатый мужчина, одетый в грязные джинсы и футболку, из низко вырезанной горловины которой торчали седые волосы.

— Мэм? Вы с нами?

— С кем? — Я стряхнула с себя его руки. — Ты кто, черт побери, такой?

— Люди приезжают сюда, чтобы предотвратить резню. У нас не так много времени. Я думаю, всего пара часов.

Водитель пикапа разговаривал с группой Кротких у общинного центра. Некоторые из них качали головами. Кэрри по-прежнему стояла на коленях у моих ног, бормоча слова утешения ребенку, которого спасла, рискуя жизнью. Они оба все еще выглядели испуганными — но не застывшими.

Мужчина тихо сказал:

— Вот ведь чертовы дураки эти Кроткие. Но все же они не заслуживают того, чтобы их перерезали те люди в палатках. — Он сплюнул на землю. — Так вы с нами или уезжаете? Надо составить план.

Я успела позвонить Иену. Он ответил сразу. Наверное, мама уже его предупредила. Я сообщила ему, где я и почему. Я не спросила, придет ли он в поселок с остальным своим оружием. Я знала ответ.

Некоторое время мы обменивались неловкими фразами, а потом он резко сказал:

— Ты так и не спросила, в чем состоял наш прорыв.

— Что?

Для беседы о науке время было неподходящим.

— Тем вечером, когда я ушел ночевать в лабораторию. Ты не спросила меня, в чем состоял прорыв нашего исследования. Тот самый, из-за которого я спешил домой, чтобы поскорее тебе рассказать.

— Иен, мы вроде как были заняты… ругались и…

— Ты так и не спросила. И не позвонила, чтобы поинтересоваться.

— Ну и в чем же он состоял? — Я услышала сарказм в своем голосе, пожалела об этом, не сделала ничего, чтобы смягчить тон. — Вы сможете вылечить всех Кротких?

— Ты ведь знаешь, что так это не делается. То, что мы обнаружили, — это очень важный шаг к пониманию того, каким образом перепрограммирован мозг Кротких. — Он невесело усмехнулся. — И вообще, тебе бы не понравилось, если бы мы смогли их вылечить.

— Что? — Я искренне удивилась.

Внезапно его голос напитался ядом. Никогда не подозревала, что Иен на такое способен.

— Если бы мы вылечили Кротких, ты лишилась бы оснований злиться на саму себя за то, что ты не так добра, как твоя сестра. А без этой злости ты не знаешь, кто ты есть.

Когда мои пальцы, все восемь, снова смогли двигаться, я отключила связь.

Я затаилась на своем месте, на крыше общинного центра за грудой бетонных блоков. Люк Эймс, наш самопровозглашенный лидер, назначил позиции, раздал оружие и боеприпасы для всех нас. Для всех пяти защитников поселка.

В прошлой жизни он служил на флоте. Мы не знаем, сколько человек в том лагере. И знаем, что Кроткие не придут нам на помощь.

«Если бы мы вылечили Кротких, ты…»

Автомат Люка «АК-47» уже нагрелся в моих руках. У меня есть шляпа, но летнее солнце раскаляет оружейную сталь. Я должна мысленно репетировать инструкции, которые Люк дал своей крохотной армии, но вместо этого моя голова полна разных картинок. Всего того, что утратил мир, того, что составляло ткань жизни, пока я росла. Футбол во дворе ясным осенним днем. Военные фильмы, исполненные героизма. Красивая военная форма.

«…лишилась бы оснований злиться на саму себя за то…»

«Анна Каренина», «Оливер Твист» и «Паутина Шарлоты». Корпорации, которые начинались с маленького цеха в гаражах и росли благодаря упрямому, злобному индивидуализму. Кроткие делали все сообща, и никто из них не был упрямым или злобным. Никто из них не позволит сироте голодать, не бросится из-за любви под поезд, не пустит поросенка Уилбура на бекон.

«…что ты не так добра, как твоя сестра. А без этой злости ты…»

Через два поколения — а возможно, и меньше — мой потерянный мир будет непонятен для человеческой расы. Если от него вообще что-то останется.