Джон Адамс - Царствие Хаоса

— Поверь мне. У нас не будет проблем с соседями.

— Да? Почему это?

Удивительно, но отвечает Фелисити, которая входит в кухню, придерживая рукой у шеи завязки ядовито-зеленого топа.

— Восточная сторона, — говорит она. — Наверное, там было наводнение. Кто-нибудь, будьте душкой и завяжите на мне эти штуки.

Мы загружаемся в открытый кузов ее грузовика: я, Клауд и еще несколько приятелей Клауда, которых я раньше видела. Они все выглядят как близнецы — в одинаковых виниловых куртках с заклепками, черных джинсах и кожаных перчатках без пальцев.

Они хоть иногда надевают обычную одежду? Двое из них уже начали: опираясь на борт, всухую глотают таблетки. Клауд пока воздержался, потому что ему надо указывать дорогу Фелисити. Он держит на коленях огромный галогенный фонарь и время от времени наводит его голубой свет на уличные указатели, сверяя их с какой-то внутренней картой.

Фелисити пыталась уговорить Меме к нам присоединиться, но та сказала — нет, спасибо, она и «Пейдей» будут спасать что смогут из их оборудования, потом загрузят фургон и отправятся сегодня вечером. «Куда?» — спросила Фелисити, но Меме лишь пожала плечами. Когда я видела ее в последний раз, она забрасывала в фургон свой рюкзак, облепленный стикерами на бампер и серебряным скотчем. Задняя дверь фургона была открыта, его обитое фанерой пространство забито обломками динамиков, осветительного оборудования и фрагментами панели управления с отсутствующими кнопками. Один ползунок болтался на тонкой медной проволоке.

Вот этот район, говорит Клауд, толкая меня в бок. Машин сейчас повсюду мало, но эти улицы совершенно пусты. Тихо до жути, даже не слышно обычного для сентября жужжания насекомых. Воздух тяжелый от влажности. Клауд направляет свет фонаря на ряд домов. Луч освещает окна без стекол, граффити, похожие на петли цветных веревок, грязные матрасы и сломанные стулья на мертвых газонах. Он опускает свет. И тут двигатель грузовика стонет, пыхтит, скрежещет и постепенно стихает.

— Черт. — Голос Фелисити выплывает из кабины вместе с глухим звуком удара ее руки по приборной панели. — Черт возьми эту сволочь!

— Мы сломались, Фелисити? — Клауд поднимается на ноги, готовый спрыгнуть с грузовика, хотя я не уверена, что он считает себя способным починить двигатель.

— Бензин кончился, — говорит Фелисити.

— Ох, — выдыхает он с облегчением. — Я вернусь в дом и захвачу пару галлонов. Это час, не больше.

— Нет, дорогой. Я имею в виду — совсем кончился.

С минуту мы сидим молча, не глядя друг на друга, как будто немного смущенные. Смущенные, потому что мы все знали, что к этому идет, но не думали, что это на самом деле случится. Когда в последний раз на заправках продавали что-нибудь, кроме леденцов и бесполезных лотерейных билетов? Фелисити грызет ноготь, и я думаю, что она, наверное, знала, она видела этот чертов указатель на приборной панели, видела пустые красные бочки под задним крыльцом ее дома.

Потом я вспоминаю про Мию. Видно, у Фелисити дар отрицать очевидное.

— Ну, — наконец говорит Клауд, нарушая неловкое молчание. — Думаю, мы уже довольно близко. Дойдем пешком.

И через полчаса мы стоим на линолеуме подвала Святой Марии, Помощницы Христиан. Подошвы нашей обуви скрипят от сырости, обходя красочные куски стекла из разбитых окон этажом выше. Пол первого этажа исчез, он прогнулся от воды и рухнул, и все обломки вывезли, и теперь здесь как в соборе — невероятная высота потолка над нами, свечи на подоконниках, которые абсолютно вне досягаемости. У задней стены свалены в кучу скамьи и сломанное пианино, они служат фоном для проволочного клубка музыкальной системы. Похоже, что остальная часть Чикаго обогнала нас. Все уже здесь, и я восхищена, как всегда, умением Клауда разослать по городу весть и готовностью каждого вернуться, несмотря ни на что, танцевать.

Сегодняшняя музыкальная система — что-то новое. «Пейдей» приехали с востока, из Толедо, а до того базировались в Кливленде. «Грей Сити» приехали из Сент-Луиса, один из виниловых торчков говорит мне, Канзас-Сити, Уичито и Денвера. Но не это делает их разными. Разными в музыке, в аккордах таких ясных, что они кажутся живыми, когда слоями ложатся поверх замысловатой и точной перкуссии. И свет у них настроен изумительно в ритм — вихрь красного, зеленого, синего, серебристо-белого. Не знаю, могут ли глаза задохнуться от восторга, но именно так я это чувствую сейчас, едва успевая уловить переливы каскада ярких цветов.

В какой-то момент крутящийся шар на помосте бросает импульсы зеленого света на диджея, и она становится похожа на модель с обложки альбома или на персонаж из ночного кошмара. Ее лицо, как лицо Клауда, — сплошь белые плоскости и острые грани, ее крашеные сине-черные волосы свисают до бедер, мокрые из-за влажности. На ней красные кожаные брюки, жилет в тонкую полоску и два кольца наручников, надетых вокруг левого запястья как пара браслетов. Ее правая рука вся в татуировках — геометрические узоры с мелкими вкраплениями коричневых пятен, как будто кто-то пытался вытравить на ее коже карту автобусного маршрута.

Наша святая покровительница беззаботно живущих, думаю я. Интересно, куда может привести эта карта.

Фелисити держит меня в объятиях. Она танцует, как женщина вдвое ее моложе; зеленый шелк скользит по моей шее чуть ниже щеки. А теперь Клауд положил свои легкие руки мне на талию. Он достает таблетки из кармана ветровки и отдает мне одну, в первый раз. Я глотаю ее, чувствую привкус сухости и металла. Потом вокруг просто музыка и свет, свет, свет, который омывает мое лицо, словно дождь. Приветствуя меня у конца света.

Я просыпаюсь в своей постели и таращусь в потолок, на афишу китайского фильма, которая осталась от того, кто здесь жил до меня. Красивая женщина в кружевном платье того же оттенка слоновой кости, что ее кожа, красные виниловые туфли цвета ее губной помады. Со стоном, чувствуя что-то кислое в горле, я перекатываюсь на бок. Кто-то аккуратно сложил одежду, положил стопку на стул у окна — не я, я никогда так не складываю. Наверное, кто-то помог мне добраться до постели. Фелисити? Или, может быть, Клауд?

Господи Иисусе, надеюсь, что нет. При мысли о том, что Клауд снимал с меня джинсы, мое лицо делается жарче, чем теплица Ванессы, и краснее, чем ее, скажем прямо, жалкие помидоры.

Вылезаю из кровати и натягиваю чистую пару джинсов, а на кухне меня встречает новый сюрприз. Потрясный диджей «Грей Сити», опершись локтями о стол, ждет, когда вскипит вода для кофе в ковшике, стоящем на плитке.

— Солнечные батареи? — говорит она, указывая на плитку татуированной рукой.