Сергей Алексеев - Чёрная сова

Но почему-то в бане врать не хотелось, возможно, потому что сидели голые.

— С моей работой, мать её... — вместо хвастовства выругался Терехов, потрафляя тем самым самолюбию однокашника. — Торчу месяцами по тундрам... Между прочим, я же потом туда вернулся!

— Куда — туда?

— На третий этаж, откуда прыгали.

— Да ну?

— И женился на Светке. Ты помнишь Светку?

— Я их и тогда-то путал... Неужели ты вернулся?

— Через пять месяцев, добровольно-принудительно. Светка привезла родителей, ковёр и показала живот. Прямо в кабинете начальника. Ты уже тогда давно выпустился.

Жора не дослушал, занятый своими мыслями, и тоже врать не захотел.

— Двух подруг сюда привозил, — вдруг признался он. — Одна выдержала почти год. Верхом ездить научил, стрелять. Все условия вроде бы создал... Вторая через три месяца сбежала. Только стрелять и научил. С туристами договорилась и, пока объезжал территорию, слиняла. Третья сама пришла: возьми, говорит...

— Да ты многожёнец!

Репей на шутку не отозвался.

— Есть тут у меня один проповедник полигамии. Мешков фамилия, здешний шаман, лекарь или хрен знает кто. Шарлатан, в общем. Но у самого несколько жён, почти официально, все знают... Он третью подругу мне и подбросил. Женщин тут колбасит. Тоже что-то вроде похмельного синдрома. Первые две приехали от любви пьяные. На Укоке протрезвели...

— А третья?

— Третья — наоборот, опьянела. И живёт.

— С тобой?

Жора то ли посожалел, то ли похвастался:

— Я — убеждённый холостяк.

— Тебе сколько до пенсии, холостяк? — спросил Терехов. — Года два осталось?

И испортил начавшийся было душевный разговор.

— А я не до пенсии здесь! — задиристо произнёс Репей. — Я служу Отечеству.

Сказано было не для красного словца, и Андрей сообразил, что задел за живое. Примолк, уважая чувства хозяина, но Жора не унимался.

— Это тебе на гражданке можно выдрючиваться. Надоело — ушёл и сиди дома, в тепле. Там семья, сыновья...

— Да у меня тоже всё хреново, Жора! — Терехов вздумал поправить положение. — Дети со Светкой, а мы давно развелись. Семью обеспечиваю, но живу отдельно.

Репьёв взметнулся, словно грозный орёл со скалы, и закружил над головой.

— Подумай, что ты мелешь! Развелись! У тебя два сына! Детям отец нужен, а не твоя бродяжья работа. И не деньги!

Признаваться Терехову было трудно, однако и умолчать невозможно — это всё время грызло и скребло душу, хотя вины Жориной в том не было.

— Мать Светкина перед смертью призналась, потом и Светка подтвердила... Она не Светка, а Людмила! Они паспортами поменялись.

Жора потряс головой, соображая.

— Ну и что?

— Ничего! Светка тогда со мной спала, а ты с Людмилой!

— Неужели запомнил? Я их путал...

— У меня не бывает похмелья и голова всегда ясная.

— А мне было дурно, — признался однокашник. — Прыгнул и думаю — зачем? Все могло бы быть по-другому...

— Поздно крыльями хлопать. Настоящая Людмила давно замужем. И тоже голову мужу дурит. На самом-то деле она Светка! Та, что со мной была. Думаю, мой первенец — твой сын, кстати, Егором зовут. Почти что Георгий.

— Да ладно, — насторожился тот. — Это проверять надо! Есть же сейчас генетическая экспертиза!

— Не буду. Что проверять, если на тебя похож?

— Да брось ты! — Репей встряхнулся, но ошеломления не стряс. — Гонишь? Кончай шутить!

Терехов молча сходил в предбанник, принёс бумажник, развернул и показал фотографию двух улыбчивых пацанов, разновозрастных, но очень похожих друг на друга. Жора вцепился, поднёс к свету и долго вглядывался. Потом поскрёб стриженый затылок.

— Ничего общего... Хотя что-то есть. Но глаза у обоих карие! У меня — голубые!

— Ты хоть помнишь, какие были у Людмилы?

— Откуда? Сидели при ёлочных свечах.

— У Людмилы зелёные.

— И у тебя синие! Тут ещё надо разобраться, чьи это дети!

— Мои, — Терехов отнял бумажник.

— Нет, я не спорю! Бывает... Но в твоём Егоре что-то есть.

— Ничего нет, это я так, прикололся. Оба мои.

Репьёв шутку оценил, опомнился, и в тоне послышалась нравоучительность.

— Тебе вертеться поздно, Шаляпин! Женился, детей завёл — живи. Светка, Людмила... Какая разница, если их мать родная не отличала? А можно и с обеими сразу, как Мешков.

— Я отличал.

— Что же не отличил?

— Наехали родители! Начальство... Тогда ещё нравы были советские.

— У нас с Людмилой ничего не было, — вдруг признался Жора, хотя раньше хвастал об обратном. — Это я хорошо помню. Ну, какой из меня был!

— Это у меня не было ничего! Ушёл в аут...

— Они махнулись паспортами? Вот сучки, а?!

— Так что я жил с твоей Людмилой. И это не прикол.

— Нас с тобой просто затащили в постель, — примирительно заключил Репей. — А если ты вернулся, женился — воспитывай детей!

— Ладно тебе лечить-то, — огрызнулся Андрей. — У самого душа болит, как вспомню — трясёт...

— Большие пацаны?

— Егору двенадцать. Никите десять...

— Самый сложный возраст! А ты их бросил.

Вот он всегда был такой ядовито-жёсткий и наглый, когда хотел кого-либо унизить.

— Никого я не бросил, — Терехов и впрямь ощутил предательское чувство виноватости и желание оправдаться. — Закончу работу, будут со мной. До следующей командировки.

Репей метнул полковша воды на каменку, тупо последил, как расходится жар.

— Дай-ка ещё разок гляну, — и потянулся к бумажнику. — Егор в каком месяце родился?

— Не дам! — Терехов спрятал бумажник. — А родился в сентябре, как положено...

Жора не настаивал, но выглядел как-то непривычно рассеянным и настороженным одновременно.

— Чёрт возьми! Жил и не знал, что так всё обернётся... Махнуться паспортами — и другая судьба! Они в Новосибе живут?

— Закатай губёшку, Репей! Поезд ушёл.

Тот взял распаренный веник.

— Значит, так...

Сделать окончательное заключение ему не дал стук в дверь, и сразу же на пороге парной очутился старлей, его заместитель.

— Допросили задержанного, товарищ капитан!

— Ну? Докладывай, это свой, — кивнул на Терехова.

— Документов нет, но его сержант Рубежов опознал, — сообщил заместитель. — Владимир Зырянский, родом из Зыряновска, гражданин Казахстана. Местное погоняло — Зырян, Вова Чёрный и Опер. Когда-то опером в милиции работал.

— Не помню такого.

— Да у него ещё отец — крупный ментовский начальник в Казахстане.

— Костоправ, что ли?

— Костоправ! Все они здесь костоправы... В прошлом году только дважды задерживали за незаконный переход. По оперативным данным, нынче у него пятая или шестая ходка...

— И что — отпускали? — возмущённо спросил Жора.

— Ваша установка была: казахов выпроваживать без протокола. Только личность установить. Наряд устанавливал, докладные имеются.

Репьёв покосился на однокашника, хотел что-то сказать гневное, однако спросил лишь грубовато: