Сергей Алексеев - Чёрная сова

— Узнаю Репьёва, — успокаиваясь, обронил Терехов. — Однажды он уже делал мне такой подарок.

— Какой подарок?

— Девицу свою подарил, Светку. Сам махнул с третьего этажа, а его подруга назвалась Людмилой. Они были сёстрами-близнецами...

Она не дослушала и рассмеялась:

— Это очень забавная история! Ты не обижайся, Репьёв мне рассказал. Мы треплемся с ним, как два мужика... Жизнь вас женщинами повязала... И детьми тоже.

— Детьми? Что ты хочешь сказать?

— Репьёв уверен, что твой первый сын не от тебя. Твоя бывшая жена призналась. И назвала Егором, в память их любви.

— Имя Егору придумал я! — Терехов готов был взорваться, но сдержался, чувствуя неуместность своего гнева.

Палёна уловила его и съёжилась.

— Нет, конечно, пусть бы тебя увела чёрная сова, мне даже лучше. Появилась бы надежда... Но это будет пустая, бессмысленная надежда, Репьёва ничем не отбить. А я не хочу разрушать мир, в котором сейчас живу. Поэтому не оставлю тебя одного. Она здесь, совсем близко. Ходит вокруг, ждёт, возможно, слышит нас и смеётся.

Последние слова она произнесла липким, как паутина, шёпотом, заставив Терехова прислушаться. За стеной кунга урчала электростанция, и шумел ветер. Он выглянул в окошко, но там была темень, прожектор горел с обратной стороны, над входом.

— Сейчас увидишь — там никого нет! — и распахнул дверь.

Показывал ей, но более хотел посмотреть сам. И в тот же миг почудилось, что в прожекторном луче мелькнули конские задние ноги, послышался удаляющийся стук копыт — и всё исчезло. Палёна ничего этого видеть не могла, однако топот услышала.

— Вот! Ускакала на коне! Слышал?

— Ничего я не слышал, — назло ей отозвался Андрей. — Всё, замолчи! Хватит морочить голову! Сейчас выключу станцию — и спать.

— Не выключай! — она прыгнула с кровати и схватила за плечи. — Пожалуйста! Репьёв говорил, что Ланда боится яркого света. Потому что слепнет.

Андрей захлопнул дверь, содрал сапоги и лёг на край, где ещё поблёскивали приклеенные к фанере осколки зеркала. Палёна аккуратно задвинула оба засова и, даже не прихрамывая, вернулась на кровать. Села и с головой закуталась в спальник, хотя было жарковато.

— Так и будешь сидеть? — через минуту спросил он. — Не бойся, приставать не буду.

— Я не боюсь, — промолвила она, при этом смущаясь. — Терехов, можно тебя попросить? Ты только не сердись...

— Ну что ещё?

— А ты не обидишься?

— Говори — что?

— Пожалуйста... выбрось свои сапоги из вагончика! От них псиной несёт.

Андрей сел, принюхался. Палёна зажала носик.

— Нет, запах ядрёный, мускусный... но я его терпеть не могу.

— Извини, — обронил он и выставил сапоги за порог.

— А теперь сними грязные носки и вымой ноги, — умоляюще произнесла она. — Если от мужского запаха тебя тошнит, это не твой мужчина. Ты знаешь, как притягательно пахнет Репьёв?

— Не знаю, — буркнул он. — Не нюхал.

И протиснулся в биотуалет, где был умывальник.

Эта простая, приземлённая её просьба как-то незаметно пригасила ощущение, что он теряет рассудок и готов поверить в незримый дух Укока, скачущий на лошади. Вонь от своих ног он почувствовал лишь в тесной кабинке, и это тоже каким-то образом стряхнуло оцепенение мысли. А когда вымыл ноги с солдатским мылом и вытер вафельным полотенцем, испытал почти блаженство.

Тем временем Палёна, наконец-то, обрядилась в спортивный костюмчик, скрыв наготу, а вместе с ней спрятала пятнистую йодную живопись на теле. Однако на лице всё ещё оставался клоунский раскрас, придающий ей несчастный, обиженный вид. Она расстелила расстёгнутый спальный мешок во всю ширь кровати, приготовила ложе, но Терехов застал её у печки — пыталась открыть раскалённую дверцу.

— Зачем? — спросил Терехов.

— Вот это хочу спалить, — она показала скомканное балетное трико, — Как змеиную кожу.

— Пали, — он открыл дверцу печи с тлеющими угольями.

Палёна забросила в неё тряпичный ком и отпрянула, поскольку ткань полыхнула, словно бездымный порох, и огонь вырвался наружу. Но тут же и опал, превратившись в зелёный светящийся шарик.

— Это было акриловое трико, — пояснила она. — Его можно носить весь день, пропускает воздух и подтягивает тело... Я надела его для тебя. Чтоб выглядеть аппетитно.

— А горит, как капрон, — сказал Терехов.

— Горит, как прежняя жизнь, — уточнила она. — Прошлая жизнь и была капроновой... Всё, Палёны больше нет и не будет. Зачем я согласилась?

— У тебя же есть другое имя!

— Это Мешков дал, но какая из меня Малута? Всё какие-то игрища. Теперь ни прошлого, ни будущего.

— Давай сначала доживём до утра, — предложил Терехов.

Она вернулась на кровать, села, обняв ноги, и заговорила насмешливо:

— У меня была надежда... Завлеку, заманю тебя, очарую, ты увлечёшься и увезёшь с собой. А я Репьёва забуду... Но Дорман обманул! Не действуют мои чары, даже после Школы принцесс. Наверное, потому, что учили очаровывать олигархов. Ты не олигарх... А тут ещё Ланда вмешалась!

Ей требовалось утешение, но Андрей не знал, что ей сказать такое, отчего бы она воспряла. Он сел к Палёне спиной, и она тут же уткнулась в неё лицом, искала защиты.

— Терехов, прости меня, — пробубнила. — Не по своей воле возвращалась в прошлое. И потому, видишь, наказана. Выгляжу, должно быть, смешно... Но ты не выдавай меня Репьёву. Скажи ему... Нет, лучше сделай вид, что я тебя совратила. Он скорее поверит. Я научу как.

— Не хочу, — отозвался он. — Ничего не хочу изображать! Тем более перед Жорой...

Палёна обняла его за шею.

— Это для твоей же безопасности. Жалко будет, если он... Тебе же не трудно? Даже говорить ничего не нужно, просто смотри на меня влюблённо. Георгий это увидит, он чуткий... Ну, сделай что-нибудь для женщины, Терехов! Я отработаю. Пусть будет так, как хочет мой милый Луноход. Или ты боишься этого Ландыша?

Андрей высвободился и лёг поближе к разбитому зеркалу.

В аэропорту Норильска захват был неожиданным, скоротечным и жёстким, причём произошёл прямо на рулёжной дорожке, ещё до стоянки, где высаживали пассажиров. Самолёт вдруг остановился, подъехал трап, открылись двери, и началась проверка документов. Впереди шли двое пограничников в бушлатах, а за ними четверо милиционеров, обряженных в зимнюю форму, поверх которой были тяжёлые старомодные бронежилеты, а на головах — современные каски-сферы с откинутыми затемнёнными стёклами.

Терехов не знал порядка проверки, посчитал, что так у них положено: всё-таки крайний север, особая территория, и ничуть даже не напрягся. Разве что поправил паранджу на лице законной жены, когда в салоне включили яркий свет, и приготовил паспорта с пропусками в погранзону.