Сергей Алексеев - Чёрная сова

Он ничего не ответил, но её собственные слова добавили решительности. Не дожидаясь, когда согреется постель, Палёна посмотрелась в плачущее зеркало, но не узрела в этом никакого знака и, словно парашютистка в открытую самолётную дверь, раскинув руки, прыгнула всем телом на ложе.

Сделала она это так мягко, легко, будто потеряла земное притяжение — кровать даже не содрогнулась. И ничто не могло хоть как-то поколебать пространство кунга, однако в миг её приземления раздался сильный электрический треск, как при коротком замыкании проводки.

Зеркальное мутное полотно на стене сначала покрылось радиальными трещинами, словно от мощного тупого удара в середину, затем, по спирали, выстрелило сотнями кривых осколочных ножей, густо осыпая пространство вокруг.

Палёна запоздало и пронзительно завизжала, отпрянула к противоположной стене и затем вскочила. В один миг она словно сама разбилась, рассыпалась, превратившись из самоуверенной, искусно владеющей телом балерины в перепуганную насмерть, угловатую девочку-подростка.

Терехов запоздало сдёрнул её с кровати, не понимая, что происходит, а зеркало продолжало рассыпаться, теперь выстреливая мелкими сверкающими стрелами. Ему досталось несильно, всего несколько мелких царапин, да и то все на руках, но Палёна угодила в эпицентр этого взрыва и оказалась усыпанной осколками, особенно левый бок — от шеи до бедра. Несколько царапин были даже щеках, а один осколок попал чуть выше брови, чудом не угодив в глаз.

Некоторые крупные осколки отлетели, почти не причинив вреда, но иные, льдисто-тонкие, прорезали тонкую ткань трико и впились в кожу.

Пережив первый испуг, помощница однако же быстро пришла в себя и теперь испытывала страх от вида собственной крови, выступающей на местах порезов. Терехов

растряс аптечку, нашёл бинт, йод и стал выдёргивать видимые осколки, прижигая ранки прямо поверх трико. Тусклый свет не позволял увидеть все, тем паче самые мелкие прокололи ткань и находились где-то на теле.

— Погоди, включу электростанцию! — он бросился было к двери, но был остановлен вскриком.

— Нет! Не оставляй меня. Я боюсь!

— Ну чего ты боишься? Я скоро...

Она вцепилась обеими руками.

— Не пущу! Вытаскивай так.

Андрей уже испятнал йодом весь левый бок, а она находила всё новые и новые места, где жгло или кололо. И только вроде бы справился и усадил Палёну в кресло, как она нащупала крупный осколок между грудей, вынуть который через трико было невозможно. Ко всему прочему, едва его подцепили, как из-под него обильно потекла кровь.

— Снимай! — приказал Терехов. — Или порву.

В глазах промелькнуло недоумение, но она всё же приспустила с плеч облегающую ткань, и та стала расползаться в местах порезов крупными дырами.

— А, теперь всё равно, — вдруг решилась она и стянула с себя трико, оказавшись лишь в трусиках, если можно было так назвать крохотный треугольник ажурной ткани.

Он хладнокровно выцарапал плоский, прилипший к коже осколок и придавил ранку тампоном, после чего огладил её руками, ощупью проверяя, нет ли впившегося стекла, и вдруг понял, что напрочь утратил всякое влечение к ней, ещё пять минут назад зажигающее кровь. Наоборот, где-то под ложечкой возник и назревал тошнотный приступ отвращения.

— Для тебя нарядилась, — вдруг призналась Палёна, угадав его чувства. — Чтобы совратить... Представляю, что сейчас обо мне думаешь! На кого я похожа в твоих глазах? Признайся честно.

— Похожа на палёную водку, — проворчал он, расписывая её йодом. — И имя у тебя подходящее...

Она мысленно что-то сопоставила и обиделась:

— А ты — на алкоголика!

— Я — на алкоголика, — согласился Терехов. — Знаю, что отрава, ослепнуть можно... И пью! Вернее, хотел выпить.

— Но бутылка разбилась! — мстительно засмеялась Палёна. — Ах, какая досада! Репьёв просчитался!

И уже через несколько секунд подняла глаза, наполненные блеском близкой истерики и слёз. Андрей грубовато вырвал осколок, не заметив заусенца, и заставил её вздрогнуть всем телом.

— Больно! Ты делаешь мне больно!

— Терпи.

— Плохая примета! Нет, дурная. Дурная примета! Зеркала никогда не бьются сами и просто так!

— Не кричи! — Терехов встряхнул её и усадил в кресло.

Из ранки на груди побежала струйка крови. Он сделал ещё один тампон, смочил йодом и приложил.

— Держи!

Палёна затихла, со страхом взирая на усыпанную осколками постель. Зеркальное полотно крепилось к толстому листу многослойной фанеры, который никак не касался кровати, был обтянут войлоком и прикручен к стене. Сделано всё крепко, надёжно, с учётом тряски либо перекоса и крена. И разбилось оно странно, словно от прямого удара извне, с улицы. Но между совершенно целой стеной кунга и фанерным основанием зеркала — воздух и спокойно проходит рука, бревном ударить — не пробьёшь!

— Внутреннее напряжение, — вслух предположил Терехов. — Со стеклом это бывает...

И сам не поверил в то, что сказал. Палёна сжалась в кресле, болезненно трогая тампоном ранку.

— Двенадцать лет танцевала в репзалах с зеркалами — и ничего... А тут — как ледяным душем окатило!

— Ничего себе душ, — проворчал Андрей.

— Я знаю, кто нас привёл в чувство! Я же ощутила присутствие ещё одной сущности! И не поверила...

Перед глазами Терехова вдруг возник женский образ, привидевшийся ему в окуляре теодолита: рыжие волосы наотлёт, кожаная безрукавка с ажурным замысловатым узором...

— Вздор! — рявкнул он и, хрустя сапогами по стеклу, шагнул к двери. — Глупость все это! Психоз!

— Она ведьма! Постой!

Андрей уже вышел на улицу и захлопнул за собой дверь.

Костёрчик под ветром догорел быстро, оставалось лишь тлеющее пятнышко под головнёй, испускающее искры. И это был единственный источник света: на Укок легла плотная туча, и непроглядное пространство казалось настолько густым и вязким, что его можно было трогать руками. Не отрываясь от стенки кунга, он прошёл вдоль, выдвинул блок с электростанцией, но запустить её не успел.

Рядом кто-то стоял — невидимый, неосязаемый на расстоянии, но источающий живое тепло. И он ощущал его, как сквозь облако ощущают незримое солнце. Впрямь будто незримая сущность...

Терехов протянул руки и шагнул вперёд.

— Кто здесь?

Показалось, что источник тепла тоже отдалился на шаг и замер. Нечто подобное он уже испытывал, когда обнаружил привязанную к камню серую кобылицу. Тоже появилось чувство некоего присутствия ещё кого-то, но тогда он подумал о пограничниках, ускакавших в дождливую мглу. Сейчас он отчётливо ощутил совсем близко, что за невидимой кромкой тьмы, как за тяжёлым занавесом, кто-то прячется. И дышит, словно заманивая дыханием!