Филип Дик - Глаз Сивиллы (сборник)

Снид умолк и принялся снова черкать в блокноте.

— Как может шкура, — недоумевал Мастерс, — пусть даже вечно живущая, влиять на содержимое книги? Текст уже напечатан, страницы обрезаны, корешки склеены и сшиты. Безумие какое-то! Даже если переплет из этой чертовой шкуры действительно живой, во что мне не верится. — Он грозно взглянул на Саперштейна. — Если она живая, то чем питается?

— Мельчайшими частицами пищи, взвешенными в атмосфере, — не моргнув глазом, ответил Саперштейн.

— Пойдемте. — Мастерс поднялся. — Чушь какая.

— Она всасывает частицы, — с видом оскорбленного достоинства пояснил Саперштейн. — Через поры.

Джек Снид, не вставший вместе с начальством, задумчиво смотрел в блокнот.

— Среди измененных текстов есть просто потрясающие. Бывает, что изначальный кусок переписывается полностью, и авторская мысль меняется на противоположную, как в случае с Лукрецием, а бывает более тонкая, почти незаметная правка, если можно так выразиться, когда оригинал больше поддерживает доктрину вечной жизни. Вопрос вот в чем: перед нами субъективное мнение отдельно взятой формы жизни, или уаб действительно знает, о чем говорит? Взять, например, поэму Лукреция — она великолепна, красива, интересна как поэзия. Но с философской точки зрения она, может быть, ошибочна. Я не знаю. Это не моя работа, я только редактирую книги, я их не пишу. Хороший редактор никогда не будет править авторский текст по своему вкусу. А уаб, то есть оставшаяся от него шкура, занимается именно этим.

Снид замолчал.

— И насколько достойна его правка, позвольте полюбопытствовать?

— С поэтической точки зрения? Или с философской? В поэтическом и литературном, стилистическом плане эти изменения не улучшают и не портят оригинал, они настолько сливаются с авторским текстом, что незнакомый с ним читатель ничего не уловит. И ни за что не заподозрит в авторстве шкуру, — добавил он с горечью.

— Я имел в виду в философском отношении.

— В философском отношении уаб методично внушает нам одну и ту же идею: смерти нет. Мы засыпаем и пробуждаемся к лучшей жизни. Что у Лукреция, то и в остальных, одного примера достаточно.

— Интересно, — задумчиво протянул Мастерс, — а что будет, если переплести в уабовую шкуру Библию?..

— Я попробовал, — кивнул Снид.

— И?

— Прочитать целиком, мне, конечно, некогда было, но я просмотрел послания Павла к коринфянам. Там всего одна поправка. В стихе, который начинается: «Говорю вам тайну…», все переписано заглавными буквами. А строки «Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?» повторяются десять раз кряду, целых десять раз, и все заглавными. Уаб, судя по всему, полностью согласен, это же его философия, точнее, теология. По сути, имеет место богословский диспут, — взвешивая каждое слово, добавил Снид, — между читателями и шкурой марсианского животного, похожего на помесь хряка и коровы. Странно.

Он вернулся к своим заметкам.

Повисла напряженная пауза.

— Вы хотите сказать, что уаб располагает данными, недоступными для непосвященных? — уточнил Мастерс. — Возможно, перед нами, как вы говорили, не субъективное мнение отдельно взятого животного, научившегося избегать смерти, а самая что ни на есть истина?

— Я думаю так: уаб не просто научился избегать смерти, а последовал собственным заветам. Его убивают и свежуют, а его шкура, все еще живая, превращенная в книжную обложку, попирает смерть. Он продолжает жить. Лучшей, как ему представляется, жизнью. Перед нами не просто местная форма существования со своим предвзятым мнением, а организм, сумевший воплотить то, насчет чего мы еще сомневаемся. Конечно, уаб не голословен. Он живое доказательство собственной теории. Факты говорят сами за себя. И я склонен им верить.

— Хорошо, для него, возможно, жизнь вечна, — возразил Мастерс, — но это не значит, что для остальных тоже. Уаб, как подсказывает нам мистер Саперштейн, уникум. Ни у одного другого живого существа ни на Марсе, ни на Луне, ни на Земле шкура не остается жить после гибели, питаясь взвешенными в атмосфере микроскопическими частицами. Если он на это способен, не значит…

— Жаль, что со шкурой нельзя пообщаться, — подал голос Саперштейн. — В нашей фирме пытались, с тех пор как обнаружили факт посмертного существования. Но способа так и не нашли.

— А мы в издательстве, — выступил Снид, — нашли. На самом деле я уже провел эксперимент. Я напечатал книгу с одной строчкой: «Уаб, не в пример другим живым существам, бессмертен» — и переплел в уабовую шкуру, а потом перечитал. Текст изменился. Вот. — Он протянул Мастерсу тоненькую книжицу в элегантной обложке. — Прочтите.

Мастерс зачитал вслух: «Уаб, в пример другим живым существам, бессмертен».

— Он убрал только «не», правка незначительная, всего две буквы.

— Однако в смысловом отношении, — возразил Снид, — это бомба. Нам поступает ответ, так сказать, из загробного мира. Ведь по сути, технически, шкура уаба мертва, потому что мертв отрастивший ее уаб. Следовательно, у нас в руках почти неоспоримое доказательство существования разумной жизни после смерти.

— Тем не менее есть одно «но», — нерешительно проговорил Саперштейн. — Мне жаль об этом упоминать, я не знаю, какое отношение данный факт имеет к вышеизложенному. Но марсианский уаб, при всех его невероятных и даже мистических способностях к выживанию, с точки зрения разума совершенно туп. У земного опоссума, например, объем мозга в три раза меньше, чем у кошки. Так вот, у уаба мозг в пять раз меньше, чем у опоссума.

— Что ж, — не сдавался Снид, — в Библии сказано: «Последние станут первыми». Возможно, примитивный уаб подходит именно под эту категорию. Будем надеяться.

— Вы хотите вечной жизни? — взглянул на него Мастерс.

— Конечно. Все хотят.

— Я нет, — решительно заявил Мастерс. — Мне и без того проблем хватает. Существовать дальше в виде книжного переплета или еще в каком виде… Увольте!

Однако в глубине его сознания заворочалась другая мысль. Диаметрально противоположная.

— Да, уабу такая жизнь больше по вкусу, — признал Саперштейн. — Превратиться в книжный переплет, лежать себе полеживать на полке год за годом, всасывая мельчайшие частицы из воздуха. И медитировать. Или чем там занимаются уабы после смерти.

— Богословствуют, — ответил Снид. — Проповедуют. Я так понимаю, больше мы книги в уабовую шкуру не переплетаем? — уточнил он у начальства.

— На продажу нет. Но… — Мастерса не покидало убеждение, что какую-то пользу из шкуры все же извлечь можно. Интересно, переносит ли она ту же повышенную способность к выживанию на все, во что превращается? Скажем, на оконные шторы? Или на обивку летающей машины — вдруг благодаря ей исчезнет смертность на автотрассах? А подкладка для шлемов спецназа? Или бейсбольных?