Мирра Лилина - Миллионы в пещере

«Зато пока мы выигрывали, мы очень много выигрывали», - постарался я себя успокоить. Это было спокойствие зыбкое, как мираж, вот-вот он рассеется и тогда…

В тот же вечер я уехал в Айландию.

В Айландии я не застал Элиз, она уехала в Виспутию. Ее письма внушали мне все большую тревогу. Элиз сообщала, что она поселилась в доме, где жил Цезарь. Она нашла дом в хорошем состоянии, требовалось только его заново меблировать, поменять слуг. Этим Элиз и занималась.

Моя жена была в восторге от Уоджеров, от старика, от повесы Алекса и «от очаровательной малютки Лин». Уоджеры и пастор Мак-Кинлей помогали ей в хлопотах.

Все это было мне неприятно. Дружба с повесой Уоджером, элегантный священник с его мягким голосом и гибкой фигурой танцора…

Я потерял сон, меня стали преследовать сильные головные боли. Болеть начинало обычно где-то возле правого виска, как раз в том месте, которое я сильно ушиб, когда сто лет назад вылетал из трубы моего камина. Особенно тяжело мне было по ночам: редко удавалось проспать несколько часов подряд, а если удавалось, так этот сон был хуже бессонницы - меня преследовали кошмары. Я долго крепился, я не люблю обращаться к врачам, но моя жизнь стала настолько мучительной, что пришлось отбросить свое предубеждение и обратиться к знаменитому профессору Уайторну.

Маленький седой старичок с бородкой клинышком в старомодных очках в золотой оправе долго ощупывал своими легкими гибкими руками мою голову, время от времени произнося какое-то недоуменное - гм-гм…

- Удивительно, - только и сказал Уайторн, когда кончил наконец свой бесконечный осмотр.

- Я попрошу вас, - обратился ко мне старичок, - пройти со мной в соседнюю комнату, без рентгена мне трудно дать окончательное заключение.

Я пошел за Уайторнам. Комната, куда он меня привел, была уставлена приборами причудливой формы.

- Что это? - спросил я, вдруг оробев. - Куда вы меня ведете?

- Заходите, заходите, - пригласила меня миловидная женщина, и нежная женская рука взяла мою руку. Я покорно сделал несколько шагов.

- Пожалуйста, сюда.

Я лег на высокий стол.

- Что вы будете со мной делать?

- Ничего особенного,- сказала женщина.- Мы сейчас просветим лучами вашу голову и узнаем, что в ней происходит.

- В моей голове?!

Но было уже поздно, что-то щелкнуло, и я понял - сейчас они видят все, о чем я думаю! Проклятый век! Кто же мог подозревать, что и до этого дойдут - просвечивать головы!

Напряжением всех сил старался я гнать от себя мысли. Я лежа л, крепко сжав зубы, и старался не думать о том, что в последнюю встречу говорил мне Гиппорт, не думать о том, как перешли ко мне фабрики Вилькинса и как перейдут заводы Стречи! Ни в коем случае не думать о Фаренваге, о том, как я его боюсь!

В это время снова что-то щелкнуло, и мне разрешили встать.

Хмурый и раздраженный, вернулся я в кабинет профессора Уайторна. Я понимал, что выдал себя. Конечно, старик мне ничего не скажет, он даже и вида не подаст… Но от некоторых моих планов придется отказаться либо сильно их видоизменить - они больше не составляли секрета.

Профессор Уайторн был озабочен. Он сказал, что на моем черепе возле виска найден заросший шрам.

- Странно, - говорил профессор, - этот шрам как будто старше вас… Ему не менее ста лет!

Профессор Уайторн был смущен и немного растерян. Смущен был и я, но я не подал вида.

- Головные боли и другие неприятные явления пройдут, - говорил он. - Надо проделать следующее…

И профессор снабдил меня множеством рецептов и наставлений.

Уже в дверях я не удержался, чтоб не напомнить Уайторну:

- Я рассчитываю на скромность ваших служащих, профессор, вы же знаете, дела есть дела.

- Не беспокойтесь, - сказал Уайторн, - это профессиональная тайна.

Когда я рассказал Генту о том, что со мной произошло у профессора Уайторна, Гарри не сразу меня понял.

- Вы что, Гиль, не знаете, что такое рентген? - удивился Гент. - Да об этом уже мои лошади имеют представление, я недавно всем им сделал рентгеновские снимки. Не тревожьтесь, до того, чтобы читать мысли, еще не додумались. К счастью для вас, Гиль!

- Ах, в этом веке до всего додумаются! - Слова моего друга меня не успокоили.

Я был подавлен своей болезнью и мыслями об Элиз, когда в Мидлшире начались неприятности. Я уже многое видел в Айландии, но даже для меня было неожиданностью, когда докеры мидлширского порта отказались разгружать суда, которые привезли в Айландию всякие ткани, одежду и другие мирные вещи. Они требовали, чтоб все это по-прежнему производилось на айландских фабриках и заводах! И это в то время, когда в Виспутии не знали, куда девать все эти товары! Зачем же их производить в Айландии, когда мы ее могли снабжать всем этим! Айландцы должны были производить оружие, только оружие! Не думайте, что это было для них невыгодно. На этом наживались все крупнейшие айланд-ские фирмы. Один Бреф заработал на этом столько, сколько он не имел за предыдущие десять лет. И после этого смеют упрекать нас в том, что мы не заботимся об интересах наших союзников!

Но рабочие, которых увольняли с закрывающихся предприятий, устраивали неприятности. Особенно много безработных оказалось в Мидлшире. Там множество текстильных фабрик, и, когда я их закрыл, рабочие стали требовать работы. Они требовали работы так, как будто это не являлось их глубоко частным делом. Айландия, слава богу, страна демократическая, где никто не вмешивается в частную жизнь. Ведь мой дом - моя крепость. Но раз уже зашел разговор о домах - с ними тоже было множество неприятностей, с домами. Конечно, крепость-то крепость, но теперь это часто имело лишь фигуральный смысл, в Айландии было много разрушенных домов, люди жили кое-как, иногда просто под открытым небом. Но ведь никому не запрещалось строить себе дом, ведь Айландия, повторяю, страна демократическая, я свидетельствую. Но несмотря на такую свободу частной инициативы, многие айландцы вели бездомный образ жизни. По ночам, я сам это видел, скамейки в парках и скверах были заняты спящими людьми.

Впрочем, многие айландцы совсем недурно устроились, они поселились в передвижных фургонах. Казалось бы, все уладилось. Но те, что вполне добровольно поселились в фургонах, выражали недовольство, они хотели жить непременно в домах! Красные газеты называли все это «жилищным вопросом». Он не сходил с их страниц. Эти газеты утверждали, что если бы не тратилось так много на вооружение, можно было бы построить столько домов, чтобы для всех хватило. Но кому это нужно? Только тем, кому негде жить. А властям, да и мне это уже совсем ни к чему, строить дома. Что на этом выиграешь? Так о каких домах может идти речь?

И все-таки речь об этом шла. Не только о домах, но и о фургонах. В стране теперь было такое количество жилых фургонов, что их уже негде было ставить. Это стало национальной проблемой. Между прочим, в прежние века этой проблемы не существовало. В те отсталые времена в фургонах только ездили, жить в них не додумались. И в этом смысле мир далеко шагнул по пути цивилизации.