Тимур Максютов - Авель, брат мой (сборник)

Хлипкий самодельный крючок, сделанный из согнутого гвоздя, попал в кольцо со второго раза. Игорь развернул захваченное с собой замызганное вафельное полотенце, вынул и положил на запачканную мыльными разводами стеклянную полку полураздавленный тюбик с пастой и пластмассовую щетку. Скрипнул древний медный кран, полилась темная вонючая жидкость. Игорь поморщился, перекрыл горячую. Подождал, пока вода протечёт и приобретет естественный цвет, и начал умываться холодной. Пару раз ткнул зубной щёткой, скривился от резкой боли. Сплюнул кровью. С зубами швах уже давно, но на платного врача денег не было, а перспектива многочасовой очереди в районной поликлинике в кампании ноющих пенсионеров не радовала.

Игорь трусливо посмотрел на хлипкую дверь, спустил штаны и пописал в покрытую бурыми разводами ванную. Смыл, смущенно кашлянул и пошел на кухню.

Соседка в дырявом халате зло оглянулась на вошедшего, не ответила на «доброе утро» и продолжила что-то помешивать в облупленной кастрюле. На второй конфорке кипятилось бельё в баке, распространяя мокрый вонючий пар по всей кухне.

Игорь открыл дверцу холодильника, посмотрел на свою полку. Минуту выбирал между засохшим кусочком сыра и открытым пластиковым стаканчиком с йогуртом. Достал йогурт, отвернул язык крышки из фольги. Понюхал, поморщился и выбросил в мусорное ведро. Налил из-под крана воды в чайник до половины, включил и стал ждать. Соседка перестала злобно сопеть и заговорила:

– А тырить чужую колбасу из холодильника – это свинство. Интеллигент ещё, тьфу.

– Помилуй Бог, Алевтина Ивановна, не брал я вашу колбасу.

– Ага! А кто ж тогда спёр? Крысы унесли?

– Даже не представляю, не имею достойной версии. Вы у Егорыча не спрашивали?

– Хватит гнать на трудящего человека! Он как вчера пьяный припёрся, так из комнаты и не вылезал.

– Ну, ещё кто-нибудь мог. Восемь человек живут в квартире.

– Харе тут отпираться! Когда за свет заплатишь? И сральник в свою очередь опять не вымыл!

– Я мыл туалет, Алевтина Ивановна. А за свет… Пятого получу, отдам деньги. Вы же понимаете, какая зарплата у преподавателя, и я пока на полставки…

– Мыл он! Ёршиком поёрзал. Я, что ли, должна тут за всех корячиться, блевотину вашу с говном отдирать?

– Алевтина Ивановна, смените, пожалуйста, тон. И заверяю вас – я не блевал в туалете.

Игорь пошел в свою комнату. В спину неслось:

– Ишь ты, гордые какие! Не рыгают они, как же! Здоровый лоб, нет денег – шел бы улицы подметать, а не книжечки листать. Чайник, бля, кто за тебя выключать будет!!!

Проректора пришлось прождать битых два часа. Наконец надменная секретарша поглядела сквозь Игоря и буркнула:

– Идите. Леонид Петрович ждёт. У вас пятнадцать минут, ему на совещание надо в Смольный.

Игорь вошел и сразу потерялся среди полированного дуба, плазменных панелей и китайских фарфоровых ваз в человеческий рост. Проректор махнул рукавом белоснежной сорочки в сторону стула, сверкнув бриллиантовой запонкой, и продолжил разговор по телефону:

– Я тебя умоляю, какая Доминикана? Ты ещё Турцию предложи, ха-ха-ха! Сейчас Виргинские острова в тренде, я тебе точно говорю. Да, и Петровича пошевели. Уже сентябрь, а четыре лярда зависли. Давай, надо осваивать. Что с землей в Выборге?

Игорь присел на краешек итальянского дизайнерского стула и спрятал ноги в забрызганных грязью ботинках под сиденье.

Хозяин кабинета, наконец, закончил, уселся в кожаный трон и кивнул головой:

– Ну чего там у тебя, Дементьев?

– Я напомнить хотел, Леонид Петрович, вы обещали решить с переводом на полную ставку… И как по историческому обществу?

Проректор наморщил лоб. Покрутил в пальцах «Верту» в крокодиловой коже, бросил на стол.

– Видишь ли… Как там тебя? Игорь. Штаты все расписаны, в этом году уже не получится ничего поменять. В феврале-марте напомни. А с обществом… Ну, читал я твою записку. Лекции по школам, исторические реконструкции – это, конечно, хорошо. Но не особо актуально. Выборы скоро, понимаешь? Фонды ушли на молодёжный политический лагерь. И потом, что за тематика у тебя… Опричнина, Павел Первый… Какой-то негатив сплошной. Народу что нужно? Испытывать гордость за страну и стабильную власть. А у тебя какие-то намеки получаются. Непонятные.

– Да нет никаких намеков, Леонид Петрович! И всё-таки… Вы же обещали оплатить работу, я председателем на общественных началах восемь месяцев… Всё за свой счет делали, рекламу давали… Я в долгах весь.

– Ну. Потерпи. Решим чего-нибудь. Всё, извини, старик, время вышло.

Игорь поднялся, потоптался и в каком-то отчаянном порыве попросил:

– Леонид Петрович, тогда… Дайте в долг, пожалуйста, десять тысяч рублей. Я сразу верну, как получу за общество…

– Да ты охренел, что ли, Дементьев?! У начальства в долг просить! Совсем нюх потеряли. Всё, свободен.

Игорь побрёл к двери.

Серая масса медленно поднималась по лестнице ко входу на «Василеостровскую». На усталых лицах отпечаталось овечье равнодушие. Вездесущие старухи с острыми стальными локтями тащили загруженные донельзя тележки на колёсах, тихо ругаясь и нещадно переезжая неубранные ноги.

Солнечный лучик прорвался на миг сквозь низкие тучи, испугался увиденного и юркнул назад.

У тяжелых, грозящих ушибом стеклянных дверей небритый брюнет в кожаной куртке что-то втолковывал девушке в хиджабе с заплаканным лицом. От этой пары тянуло чем-то зловещим, и толпа инстинктивно обтекала их, даже не пытаясь толкаться.

Игорь нащупал в кармане пожухлой курточки последний жетон, сунул в щель и повернул алюминиевый рычаг турникета.

Скрипящий эскалатор тащил вниз бесконечное людское стадо. Резиновая лента нервически дёргалась и опережала, постоянно заставляя перекладывать уезжающую вперед руку.

Когда-то, в детстве, Игоря очень волновала эта непонятная неисправность. Казалось, что лента храбро, как разведчица, стремится вниз, в преисподнюю, и тащит за собой неторопливые трусоватые ступени эскалатора.

А ещё в детстве был папка. Большой, громкий и смеющийся. Потом он проработал год на ликвидации аварии в Чернобыле и вернулся совсем другим – высохшим, с погасшими глазами. И умер в девяностом году…

Потная, воняющая чесноком толпа облепила Игоря и занесла в вагон. Он обхватил кончиками пальцев стойку и терпеливо переносил толчки продирающихся вглубь пенсионерок. Глазами пробежал по заголовкам шелестящих в руках пассажиров газет: «Химическая атака в Сирии: кому выгодно?», «Президент спасает заблудившегося кита!»… и запнулся взглядом за девушку в хиджабе.

Юное бледное лицо несло печать какого-то огромного, невозможного в её возрасте горя. Черноглазка шевелила губами, постоянно повторяя какую-то фразу, будто заучивала стихи к школьному утреннику. Нелепое черное пальто неестественно топорщилось, искажая стройную фигурку.