Тимур Максютов - Авель, брат мой (сборник)

– А мне налейте-ка, любезный, водки с мартини! Взболтнуть, но не смешивать!

Тут у меня шторка и упала.

– Ах ты гадина капиталистическая! Водку рассейскую с бормотухой итальянской смешивать, продукт портить! Сейчас ты у меня взбзднёшь, а не взболтнешь, мудило!

Ну, натурально мы с ним сцепились, кабак этот разгромили… Потом мировую выпили, потом плохо помню… Вроде в Тауэре ворону поймали и на закусь пожарили, после по яйцам били гвардейцев у Букингемского дворца…Двухэтажный бас угнали и об Биг Бен разбили…

Проблевался я и обнаруживаю себя под табличкой «Даунинг стрит, 10». А паренек этот, вроде Кент его фамилия, или как-то ещё, по-сигаретному, кому-то кричит:

– Марго, выходи! Тут пацанчик классный с Союза приехал, бухло есть! Оторвёмся!

На третьем этаже распахивается окно, и светлая женская головка шепчет:

– Т-с-с, мальчики, муж дома! Я на минутку выйду, только не орите!

Короче, эта Марго классной тёткой оказалась. Не девочка уже, конечно, но задорная такая. Мне такие бабы нравятся – с характером, с умом. С виду холодная, но это обманное впечатление – главное, с предварительными ласками не скромничать, а потом она сама небо в алмазах и обнаружит, и покажет.

Прикиньте – премьер-министром ихним оказалась! Я прямо даже эту лошадиную нацию зауважал.

Просыпаемся мы с ней в каком-то отеле дешевом (Честерфильд этот отвалился ещё ночью, слабак). Завтрак заказали в номер.

– Если у вас, дебилов, рассола нету, так хоть пива холодного принесите! – говорю.

А она из ванной воркует:

– Милый, попроси свежую «Таймс» для меня.

Разворачивает газету и начинает по-английски материться, неумело так. Я прямо прослезился от умиления!

Словом, оказалось, что этой ночью, 25 октября 1983 года, америкосы вероломно вторглись на Гренаду. Марго сквозь злые слезы бормочет:

– Я, конечно, понимаю – там и базу кубинцы для русских бомбардировщиков строят, и генерал-губернатора арестовали, но мог этот актёришка второсортный меня хотя бы предупредить!

Я её, конечно, утешил как могу и умею, хе-хе. Но у самого на этого Рейгана такая ненависть накатила – трындец!

– Я, цыпа, возмущен до самой глубины души советского человека и коммуниста. Гренада – это страна Британского Содружества, и возглавляет её ваша королева. А разве можно так маразматических старушек обижать? А где же честь британского флага, то-сё? Совсем эти ваши колонисты заокеанские охренели! То чай в Бостоне топят, то Гренаду, понимаешь, захватывают!

Короче, заказали мы в номер батл вискаря и телефонный разговор с Вашингтоном. Пока накатили – соединяют уже! Марго этому пентюху пендосскому и врезала с ноги! Словесно, конечно. Он там, правда, мекал, оправдываться пытался:

– Госпожа премьер-министр, я вам ночью звонил предупредить о вторжении, вас почему-то в резиденции не было! Меня с каким-то отелем соединили, и вот что вы ответили. Я на бумажке записал, я по-русски ведь не понимаю: «Пейшол найух, я с патсаном зажегаю, завтра разберьёмся».

Я прямо зааплодировал!

– Цыпа, какая ты решительная и жёсткая бываешь! Прямо Железная Лебедь! А ещё такая способная к языкам!

– Ну у тебя тоже язычок весьма способный – до сих пор мурашки!..

Ну, дальше вы знаете. Великобритания объявила о выходе из НАТО и войну США. Немцы тут же поддержали (американские бомбардировки Второй мировой они так и не простили). Потом они вместе с Францией в Варшавский договор вступили, и понеслась Третья Мировая Победоносная….

Партийный выговор с меня Андропов, новый Генсек, снял и тут же очередной повесил: «За моральное разложение». Оказывается, в ЦК протокол от Лондонского ГАИ пришёл, про угон баса. Ну и хрен с ним – зато я теперь Рыцарь Британского Социалистического Королевства и Кавалер Ордена Цыпы. В единственном числе!

Сослали меня в Гавайский Обком партии, вторым секретарем. Первым, как положено, местная уроженка – Мишель Обама. Толковая девчонка. Да и на меня поглядывает с интересом. Одна беда – замужем за бестолочью, по блату его курьером пристроила в обкоме служить на полставки…

Огромные звёзды заглядывают в лицо и сушат слёзы. Гавайские колхозницы, поняв, что сегодня я не в настроении, давно уползли в свои хижины читать и конспектировать «Как нам реорганизовать Рабкрин».

– Сарай, будь другом, притащи вискарь из кухни.

– Я не Сарай, я Барак.

– Один хрен – строение.

– Вы любили её, товарищ гвардии капитан?

– Кого, млять?

– Ну, Маргарет Тэтчер?

– Она была обалденная. Птица небесная. Железная Лебедь.

Сарай всхлипывает и бредёт к бунгало.

Апрель 2013 г.

Человек стряхнул хрупкий серый столбик мимо пепельницы и застучал по клавишам: «E Dflbvf ybrjulf»…

– Дьявол! Вот незадача! А, язык не поменял.

«У Вадима никогда не было папы».

В дверь звонили. Долго и нетерпеливо. Человек чертыхнулся и пошел в прихожую.

У Вадима никогда не было папы. Никакого. Ни улетевшего летчика-испытателя, ни утонувшего капитана дальнего плавания. Да хотя бы севшего на восемь лет за разбой, как у соседа Кольки? – даже такого не было!

Кого как, а Вадима это делало только упрямее. Недели не проходило без драки – что в провонявшем мочой и кашей детском садике, что в ободранной школе с продленкой. Мама, пришедшая с вечерней смены, устало ругалась по поводу оценок и замечаний. Терла сухими руками мятое серое лицо и капала в рюмку валокордин.

Вадим угрюмо молчал. Он вообще редко говорил. Когда их компанию, впервые упившуюся пивом, поймали менты, всех отпустили через три часа. Кроме Вадима, который пытался отмахиваться от грузивших его в «козла» сержантов, а потом, с фонарем в полрожи и гудящей от удара «резинкой» спиной, отказался отвечать на вопросы дежурного. Вернее, не отказался, а просто тупо молчал. До утра.

Мама ждала его до двух ночи. Не дождавшись, кутаясь в хлипкое пальтишко, до утра бродила по району, хлюпая мокрыми войлочными ботами «Прощай, молодость» по грязному снегу. Это стоило ей двустороннего воспаления лёгких.

А больничный ей не оплатили. Потому что завод, давно уже валившийся набок, наконец рухнул. Даже трудовая книжка с единственной записью пропала. Пошла работать уборщицей и посудомойкой в чебуречной на углу. Хозяин два месяца тянул с зарплатой, а затем обвинил её в пропаже каких-то вилок и выгнал. Обычное дело в начале девяностых.

Мама долго плакала на кухне, а потом вдруг всхлипнула и завалилась набок. Вадим пытался её поднять, затем догадался вызвать «скорую». Пыхтящий перегаром врач определил инфаркт. Маму увезли.

Вадим долго сидел на продавленной кушетке, не включая свет. Смотрел в стену, на которой сверкали сполохи рекламы казино на той стороне проспекта. Оделся, нашел бутылку с ацетоном в кладовке и пошел на угол.