Анастасия Баталова - Дети богини Кали

– К сожалению, нет у меня такой власти, – задумчиво произнесла сенаторана, – я могу только проголосовать «за» или «против» данного проекта, вон, видишь ту женщину с рыжими волосами, – она указала взглядом на раскрытые двери приемного зала, возле которых стояли Элен Гилберт, Аманда Крис, её замы и Афина Тьюри, – это – руководитель проекта, я обязательно передам ей твои пожелания… Ты, кстати, получила приглашение на официальную беседу для старших воспитанников?

– Не знаю. Я пока не распечатывала конверт. Кроме того, какое теперь это имеет значение, если вы уже разговариваете со мной?

– Что правда, то правда. Спасибо, что ответила на мои вопросы.

Аманда Крис отделилась от своих сопровождающих и подошла к сенаторане Роуз и детям.

– Мне нравится эта девочка, – сказала Анна, обращаясь непосредственно к директриссе так, как будто бы воспитанниц уже не было здесь, – кто она?

Твердый звонкий голосок заставил обеих солидных дам на него обернуться.

– Меня зовут Онки Сакайо, госпожа Роуз. Запомните, пожалуйста.

Несколько дней спустя после посещения высокопоставленными особами образовательно-воспитательной зоны Норд, прибираясь у себя на письменном столе, она нашла тот самый белый нераспечатанный конверт, в котором могло содержаться приглашение на пресловутую официальную беседу для подростков. Так и не раскрыв, Онки скомкала его и выбросила в мусорную корзину.

–

Малколм, разумеется, не собирался ни в чём сознаваться – цветные модные галстуки, шейные платки, которых у него был полный шкаф, словно дивные тропические бабочки, каждое утро, сменяя друг друга и, казалось, не повторяясь, появлялись при белом цветке воротничка его ученической рубашки. Слухи слухами, но, как говорится, не пойман – не вор.

Мидж ушла в армию, а Белка, чей авторитет был не настолько высок, своими притязаниями не смогла отпугнуть всех претенденток на сердце красавца Малколма, и самые решительные из них частенько дарили ему плюшевые игрушки – они успели заполонить почти всю комнату юноши – приглашали его на танцы или водили в «ресторан» – так шутливо называли воспитанники детское кафе с мороженым, пышками и лимонадом на территории Норда – поскольку выходить за ворота без специальной увольнительной карточки категорически запрещалось, это кафе и собственный нордовский небольшой кинозал были самыми популярными местами романтических свиданий старшеклассников.

Онки безумно стыдилась своей новоприобретенной привычки – думать о Малколме перед сном – она считала это вполне естественное следствие наступления переходного возраста непростительной слабостью и всячески пыталась побороть. «Настырные гормоны пытаются диктовать мне свои условия? Вот уж – дудки!» Но чем больше усилий она прикладывала к такому странному перетягиванию каната, тем хуже у неё выходило. Разумеется, Онки ни с кем не делилась своими переживаниями и не предпринимала каких-либо попыток сблизиться с Малколмом, ей пока этого не требовалось, вполне достаточным казалось снова и снова разглядывать в подробностях случайную, но поразительно четкую фотографию в памяти: яркий свет из ворот гаража бесцеремонно вырывает из полумрака тело юноши, нежное, ослепительное; в наготе есть какая-то беззащитность, обезоруживающая, обескураживающая, её невозможно судить, оценивать, во всяком случае сразу, в тот миг, когда видишь, можно только раскрыть глаза – ещё шире, так широко и резко, что щеточки-ресницы невзначай кольнут подбровья – и смотреть, жадно, неистово, во все глаза…

В один из дней Малколм сам подошёл к Онки в столовой.

– Это правда, что у тебя уровень А по точным наукам?

– Вечно ты мешаешь мне есть, – буркнула Онки недовольно, отодвигая миску с салатом, – у меня, вообще говоря, уровень А по всем предметам, а почему ты спрашиваешь?

– Я… – Малколм покаянно понурил свою стильно убранную голову, – у меня… короче… проблемы… я по математике едва дотягиваю до уровня G, меня перевели в группу для малышей, сижу там, как дурак, с двенадцатилетними, да и то ни черта не понимаю… Мне нужна твоя помощь, Онки. Позанимайся со мной, пожалуйста…

– С какой радости? – осведомилась она пренебрежительно, – в Норде как в джунглях, естественный отбор, здесь каждый сам за себя, не можешь – иди мести улицы или торговать в супермаркет.

Её слова прозвучали жёстко – словно прокатилась по асфальту пустая жестяная банка.

– Но …ведь Рите же ты помогаешь? – робко заметил Малколм.

Онки подняла на него непонимающий взгляд.

– Рита – моя лучшая подруга. Кроме того, помощь я ей оказываю относительную, так, отвечу на пару вопросов, в репетиторы к ней я не нанималась.

Малколм так и стоял потупившись. Он молчал, но не уходил, Онки выжидающе барабанила по столу пальцами – говори, дескать, уже что-нибудь, или вали, чего встал?

– Рита подруга… Ну а я?

Он взглянул на неё как-то по-особенному, просительно и в тоже время многообещающе; в этом взгляде соединились его подкупающая, тешущая самолюбие слабость перед нею, потребность в помощи, и тайная власть, о которой он, вероятно, мог догадываться; должно быть, это было излюбленным его оружием – так смотреть, и, скорее всего, мало кому удавалось перед ним устоять…

Онки удивилась.

– Ты? Не знаю… Мы слишком мало знакомы, – она сохранила безразличный тон, но взгляд Малколма взволновал её – выстрел Амура, невидимая стрела, пущенная точно в цель. Он не мог быть уверен в том, что попал, но природная интуиция подсказывала: если повторить попытку, это вполне может произойти…

Малколм опустил свои длинные ресницы и снова поднял их; в его взгляде, будто в некой мифической субстанции перемешанной этим движением, что-то неуловимо переменилось; да, такие глаза как у него, загадочные, большие, аквамариновые, воистину могут стать оружием пострашнее термоядерной бомбы: одним взглядом способны они хоть разрушить, хоть воссоздать великую империю, хоть начать, хоть остановить войну – стоит только взглянуть в глаза нужному человеку, с этой опиумной нежностью, с этим лукавым обещанием всех земных блаженств за проданную душу…

Онки почувствовала себя не в своей тарелке; она отвела взгляд, но он как назло тут же уперся в узелок сиреневого галстука, потом скользнул по стройной шейке Малколма с едва заметным бугорком кадыка, по его точеному подбородку, скуле, остановился и чуточку задержался возле губ.

– Ладно, хрен с тобой, – грубовато подытожила Онки, – только у меня есть несколько условий.

– Как скажешь, так и будет.

– Так вот… Первое – заниматься мы будем по вечерам, больше времени у меня нет, потому придется немного потеснить разного рода потехи, – она красноречиво взглянула на него, – ты меня понял, я надеюсь, второе – мы будем говорить только о математике, и больше ни о чём, ни одного лишнего слова, ясно?