Анастасия Баталова - Дети богини Кали

Малколм кивнул.

– И, наконец, последнее, но самое главное условие: не предлагать мне никакой награды. Я всё равно ничего не возьму. Мы договорились? Если да, то жди меня сегодня около семи в детском кафе, заказ оплачиваем пополам.

В это время к столику приблизился Саймон Сайгон. Ни Онки, ни Малколм прежде не замечали его – вполне возможно, что он давно уже стоял в стороне и наблюдал за ними – тихо, вдумчиво – и они оба – два силуэта – жили какой-то отдельной жизнью в непостижимом мире его воображения, двигались, отражаясь, словно в стеклянном ёлочном украшении, в глянцевой поверхности его крупных зрачков.

– Идем уже, а то ты опять опоздаешь на занятия… Горе мне с тобой, – посетовал Саймон с забавной в его лета важностью.

– Ой, да, совсем забыл. У меня же семинар по отечественной литературе… – с очаровательным удивлением спохватился Малколм, так, будто бы он никогда прежде ни о чем подобном не слыхивал, и оно его настолько мало волнует, что вообще не понятно, зачем при нём это упоминают.

– И ты ничего не прочитал, – немилосердно констатировал Саймон, – у него одни девчонки на уме, – пояснил он, обращаясь уже к Онки, – а ты что, тоже записалась в отряд его почитательниц? Поздравляю! Ты тысяча там… какая-то в списке, то есть первая от конца.

Онки немало удивило, что даже давешняя оплеуха не смогла отбить у этого странного мальчишки охоту говорит ей колкости. Но, надо отдать должное, меткие, поразительно точно ведь формулирует, гад, и не по годам много видит.

Демонстративно проигнорировав нелестное замечание, и намеренно глядя поверх русой головки Саймона, она обратилась к Малколму:

– С таким отношением к учебе далеко не уедешь.

Затем она, по-прежнему избегая смотреть в сторону Саймона, взглянула на часы и произнесла подчеркнуто деловито:

– Мне пора. Моё время, прошу заметить, дорого стоит.

И пошла прочь, чувствуя на своей спине неотрывные взгляды: недоуменный – Малколма, и спокойный, немного насмешливый – она была в этом абсолютно уверена – Сайгона…

И почему только её так и подмывает в его присутствии вести себя порой до смешного неестественно, что-то изображать, кидать понты, лезть вон из кожи? Кто он вообще? Что он такое?

ГЛАВА 5

К началу весны всеми доступными средствами: подтягиваниями на перекладине, употреблением минерального комплекса, украденного в кабинете медицинского сопровождения, и – да, да! – каждодневными утренними молитвами: просыпаясь заранее Онки вставала на колени возле кровати и шепотом обращалась неведомо к кому – ей удалось-таки выжать из своего организма ещё два несчастных сантиметра.

«Ну, пожалуйста, ну чего вам стоит, не знаю уж, кто вы там, феи, которые по ночам прилетают к детям и прикасаются к ним, чтобы они росли, росто-боги, осыпающие малышей невидимой волшебной пыльцой, или просто бездушные гормоны у меня в крови, я вас очень прошу, помогите мне, я так хочу вырасти…»

Холодный пол хищно вонзался в острые коленки Онки, она стояла так до боли, до ощущения покалывания в затекших членах, сложив ладони перед грудью в трогательном молитвенном жесте. В высокое окно заглядывала луна, поворачивая то одной, то другой щекой свое меланхолично-бледное лицо, но она, к сожалению, ничем не могла помочь босой девчонке в длинной ночнушке в мелкий голубой горошек.

– Сакайо, сто семьдесят ровно, – спортивная руководительница по своему обыкновению подтрунивала над воспитанницами, – не кисни, – она грубовато хлопнула девчонку по плечу, – армейские штаны всегда закатать можно, беда если коротки – враг сразу узнает нашу стратегическую тайну – носки в вооруженных силах белые… Ха-ха-ха!

Несколько девчонок подхватило её гортанный гогот.

Онки терпеть не могла эту самодовольную накачанную девицу, которая считала, что хорошая физическая форма – главное достоинство человека. Но, надо отдать должное, за своим телом она действительно следила: крупные – будто тучи – бицепсы туго натягивали рукава расстегнутой спортивной кофты, короткий облегающий топ не скрывал живота – пожалуй, таким прессом – «кубиками» – не так уж грешно кичиться…

– Да иди ты, – за все годы измерения роста и этих постоянных шуточек Онки огрызнулась впервые, достало, что называется.

Она повернулась и, глядя прямо в небольшие раскосые глаза спортсменки, единым духом выпалила:

– Я не виновата, что у меня такой рост, это генетика, мне просто не повезло; я не вписываюсь в ваши дурацкие стандарты, но это не значит, что я хуже, и ещё: я не пойду в армию, вообще никогда, я не ты, у меня есть мозги, я буду учиться в университете – в генеральном штабе такие нужнее, чем в качестве пушечного мяса…

Она спустилась с резиновой платформы ростомера и, не оглядываясь, пошла к своему шкафчику. Оторопевшая силачка смотрела ей вслед: никто ещё не отваживался так грубо ей отвечать, хотя она сама на правах старшей за малейшую проявленную слабость поливала девчонок грязью, гоняла их до седьмого пота, не делая никому поблажек, – в спортивном училище, а затем и в армии, ей внушали, что железная воля воспитывается только постоянными унижениями, и в своей педагогической практике она неотступно следовала этой формуле. Но сейчас, неожиданно столкнувшись с неприкрытым протестом, она не сумела повести себя верным образом: сдержаться, чтобы не уронить своё тренерское достоинство – ей в этом году стукнуло двадцать, она недавно только вернулась из армии и сама была почти девчонка.

– Ну-ну, – недобро процедила она вслед воспитаннице, во рту у которой только что обнаружился остренький язычок, – учи уроки усерднее, лупоглазая. Только учти – мальчики на ботанов не смотрят.

«Плюс один враг…» – с лёгкой досадой подумала Онки.

–

Покуда их старшие товарищи сидели за столиком голова к голове склонившись над учебником алгебры, Саймон Сайгон и Аделаида обычно либо играли во что-нибудь (им разрешалось побегать около кафе, далеко, разумеется от него не отходя), либо сидели и занимались каждый своим делом: Ада раскрашивала в альбоме военные самолеты, а Саймон, водя пальчиком по строчкам и бормоча себе под нос, читал детскую книжку.

Частые встречи постепенно примирили Онки и маленького воспитанника Малколма: их отношения стали гораздо ровнее, и, перестав непрерывно обмениваться шпильками, оба они заметили, что испытывают друг к другу отнюдь не неприязнь, а скорее напротив, симпатию, но какую-то особенную, колкую, как пузырьки лимонада, тревожную, готовую в любую минуту снова стать враждой…

– Прости, что я ударила тебя тогда, понимаешь…я… Я не хотела совсем… Просто так много всего произошло…

– Понятно, – серьезно ответил Саймон, – та оплеуха была адресована не мне.