Анастасия Баталова - Дети богини Кали

– Как раз то, что нужно, – сказала, задорно блеснув глазами Афина, – несите, мы смелые, мы рискнем.

Бутылка была покрыта тонким слоем сероватой пыли со свежими следами пальцев. Девушка-эксперт на глазах у Афины и Малколма протерла её белоснежным полотенцем.

Вино оказалось почти густое, будто масло, тёмное, как венозная кровь, терпкое и удивительно ароматное – миллионы оттенков чудесного солнечного запаха кружили голову, стоило только приблизить бокал к лицу. Здесь был и рассвет над влажной весенней пашней, и полуденный зной чужой, далёкой страны, и натруженные шершавые ладони сборщиков винограда, их бережные прикосновения – самые лучшие гроздья сорвали и осторожно уложили они когда-то в плетеную корзину, чтобы теперь, почти два века спустя Афина поднесла к своим полным красивым губам прозрачную льдинку бокала, сделала небольшой изящный глоток и, слегка причмокнув, прикрыла глаза, упиваясь долгим послевкусием коллекционного напитка…

Малколм никогда в жизни не пил вина. Он с опаской поглядывал на бокал, чуть меньше чем на треть наполненный этой пахучей черной кровью.

– Это не яд, – улыбнулась Афина, поправив на плечах боа из какого-то редкого меха, – попробуй.

Юноша покорно сделал небольшой глоток.

– Ну как? – спросила она, блестя глазами. Происходящее ее, по-видимому, забавляло. Точно Малколм был ручной обезьянкой, которую на потеху усадили за общий стол.

– Хорошо, – пробормотал он, чувствуя приятное онемение языка от терпкости напитка, – прекрасно…

– Вот представь себе, – Афина взяла в руки бокал и слегка наклонила его, разглядывая на просвет, – ведь давно уже умер винодел, трудившийся ради того, чтобы мы пили сейчас это вино; он с любовью собирал ягоды для него, перебирал, чтобы семена и плодоножки не испортили вкуса, мял их, разливал сок в специальные сосуды – он вложил в этот напиток всю свою душу, и эта душа сейчас в нем содержится – больше века назад умерший человек продолжается в этом напитке, и теперь мы с тобой волей-неволей связаны с ним…

– Мы пьем душу мертвого винодела? – робко уточнил Малколм.

– Очень точный образ, браво, – улыбнулась Афина, – мне нравится…

– Чем же мы заслужили такую жутковатую честь? – спросил он, рассматривая круглобокую темную бутылку, подписанную на почти уже непонятном старомодном языке.

Афина рассмеялась.

– Я за это заплатила.

– А я?

– Ты красивый, – она протянула руку и взяла его за подбородок, как и тогда, во дворе Норда. Малколм вздрогнул от этого прикосновения, вино начинало действовать, все вокруг преобразилось, свет стал ярче, и пронзительная мелодия скрипки, звучащая в зале, глубже проникала в душу.

Рубиновые губы Афины продолжали шевелится.

– Красота – самое большое достояние, – говорила она, – ценнейшее из сокровищ, это универсальная валюта, и сопутствующие ей удовольствия желанны для всех… Красивая жизнь. Ведь в этом словосочетании очень глубокий смысл, не правда ли? Красивые вещи, красивая еда, красивые ситуации. Все это окружает богатых и счастливых людей. И мы завидуем им, хотим быть среди них, такими как они. Хотим испытывать наслаждение любоваться красотой, наслаждение обладать ею, во имя красоты совершаются самые великие подвиги и преступления. С точки зрения биологии красота – отражение безупречного генофонда – поэтому красивые люди могу ничего не делать, им всё предложат и всё дадут, ибо единственное, что движет живым, это инстинкт продолжения рода. Всякий хочет продолжится в красоте и готов платить за шанс соединить свои жалкие гаметы с гаметами красивого человека…

Афина Тьюри прервалась, чтобы глотнуть вина.

– Ты красивый, поэтому заслуживаешь всего самого лучшего. Я купила душу мертвого винодела для тебя, – она улыбнулась самодовольно и хищно, в этой женщине было что-то жуткое, в ее формулировках, в ее точеных пальцах, играющих с ножкой бокала; Малколм побаивался её, и в то же время она его неодолимо притягивала, привлекала – где уж ровесницам с их плоскими шутками, пустым бахвальством и дурацкими плюшевыми медведями!

А руки… Что за руки! У девчонок не бывает таких рук, уверенных и точных в каждом движении, с суховатой изящно увядающей кожей на тыльной стороне кисти – возраст женщины всегда выдают руки, причины их старения не гормональные, никакими препаратами нельзя стереть с рук следы переделанных дел, да и, пожалуй, и не нужно. Руки – это летопись жизни, и на кисти Афины Тьюри можно было смотреть бесконечно, читая по ним, упиваясь ими…

Выдержанное вино преобразило окружающим мир, наполнив его сочными красками и удивительными образами. Малколму казалось, будто никогда прежде ему не было лучше, чем теперь, будто он впервые в жизни по-настоящему влюблен и очень счастлив.

Заказав оркестру невероятно красивую медленную мелодию, Афина вывела его в центр зала. Почти все, кто был там, смотрели на них, и, скорее всего, восхищались.

Наверное, даже стоящая у стены строгая девушка в черном костюме отвлеклась от своего напряженного наблюдения, всего на миг, только чтобы подумать, как великолепно эти двое смотрятся вместе – осанистая царственная Афина и хрупкий нежный как лилия Малколм…

–

Он опомнился в роскошной постели люкса на предпоследнем этаже отеля «Эльсоль». Разворошенное белоснежное белье вздымалось вокруг него словно облака, это напоминало пробуждение на седьмых небесах. Малколм был один, в полусумрачном номере стояла тишина, не чувствовалось совершенно никакого движения, только неугомонно сновал туда-сюда маятник больших часов из красного дерева, да слегка шевелились задернутые шторы, когда пробегали по складкам их, как по клавишам, невидимые пальцы сквозняка.

Случившееся вызвало у Малколма лишь легкое недоумение. Он не ожидал, что Афина возьмет всё так просто, как нечто принадлежащее ей по праву, но и горьковатого послевкусия не ощущалось – надеяться на какую-то глубину в этой истории было бы, пожалуй, слишком глупо.

Потянувшись, он слегка привстал – нежное плечико выплыло из облачного вороха одеял словно луна – и взглянул на часы. О, Пречистый и Всеблагая! Они показывали пятнадцать минут одиннадцатого!

Малколм вскочил, отшвырнув невесомые будто пух ткани, и как был, в самом прекрасном из своих одеяний, подбежал к дверям.

Ему немедленно нужно возвращаться в Норд, ведь общежитие совсем скоро закроется! Юношу охватила паника: отель «Эльсоль» так далеко, ехать почти через весь Атлантсбург, а времени всего три четверти часа… Что делать? Позвонить портье? Вызвать такси? Где Афина?

– Ну куда же ты в таком виде? – раздался из полумрака спокойный и чуть насмешливый голос, – хочешь, чтобы в коридоре все попадали в обморок?