Анастасия Баталова - Дети богини Кали

Прибежав в детское кафе растрёпанной и возбуждённой, Онки застала там Саймона: он сидел за столиком один и складывал кораблики из салфеток. На столе стояла уже целая эскадра. Заметно было, что он обиделся, однако это даже пошло ему на пользу, немного сбило с него спесь – Онки удовлетворенно отметила про себя, что его давешняя капризно-самодовольная гримаска уступила место взволнованной растерянности. Однако, завидев её, Саймон постарался придать лицу выражение гордой невозмутимости.

– Заставлять юношу ждать неприлично, – заявил он нарочито прохладным тоном.

– Да брось, – отмахнулась Онки, присаживаясь, – это же просто дружеское чаепитие, давно не виделись, – она сказала так нарочно, чтобы скомкать чувственную напряжённость первой встречи, ей всё еще было немного неловко за себя, – Прости, я немного закопалась с делами. Рассказывай.

– Про что?

– Про древних философов, разумеется. А хочешь не про них…

Онки положила подбородок на сложенные руки и, любуясь, смотрела на Саймона лучистыми глазами.

– Не хочу рассказывать, – сказал он, картинно отворачиваясь.

– Почему?

– Просто не хочу.

– Так не бывает, всегда есть причина.

– Я обиделся.

– Ну и что мне с этим делать?

– Что хочешь.

– Давай я куплю тебе пирожное. Это искупит мою вину?

– Нет.

– А мороженое?

– Нет.

– Какой ты, оказывается, претенциозный!

С стороны, вероятно, спор двоих за столиком выглядел крайне глупо; ещё несколько минут назад Онки с трудом могла представить себе, что теряет драгоценное время, ведя подобную несуразную бессодержательную беседу с кем-либо, но сейчас происходящее приводило её в неописуемый восторг – она с радостью просидела бы здесь хоть целую вечность, бестолково препираясь с Саймоном, азартно пытаясь поймать взгляд его чарующих зелёных глаз, которые он нарочно прятал…

Детское кафе закрывалось в десять часов – Онки провожала юношу к корпусу общежития уже под россыпью ясных весенних звёзд.

Они ненадолго остановились в аллее, где узорчатые тени листвы чередовались с расплывчатыми пятнами золотого фонарного света.

– Можно тебя поцеловать? – спросила она, ласково развернув к себе Саймона за плечо.

– Нет, – сказал он.

Они стояли под фонарем, и его ресницы длиною в добрых три четверти дюйма бросали тени на лицо. Онки была так сильно очарована этим созданием, таким юным, таким красивым, что даже отдавая себе отчёт в поспешности своих действий, ничего не могла с собой поделать… Ни одному юноше до сих пор не удавалось столь сильно растревожить ее душу.

– Это потому, что ещё слишком рано? – спросила она, не умея скрыть огорчения.

– И поэтому тоже.

Онки напряглась.

– Разве есть ещё какие-то причины?

Саймон поднял на неё глаза. Наполнившись мягкими бликами, они показались ей в эту секунду прекраснее, чем когда-либо.

– Я не целовал никого, – сказал он тихо и серьезно, – и поцелую только тогда, когда буду совершенно уверен, что люблю…

– Ясно, – мрачно обронила она, – прости.

И они пошли дальше по аллее, тени их под фонарями то удлинялись, истончаясь, то снова укорачивались. Свежие весенние ароматы плыли над землёй, стелились невесомым полотном, растревоживая, будоража, навевая сладкое мечтательное оцепенение.

Двое в вечерней тишине не торопились. Они продолжали идти медленно, молчали, изредка перебрасываясь ничего не значащими замечаниями о том, как это всё хорошо: фонарный свет, первое апрельское тепло, скользящие под ногами узоры листвы… Никто из них не делал попыток преодолеть лёгкое отчуждение, возникшее между ними после обсуждения поцелуев.

Снова остановились и взглянули друг на друга Онки и Саймон только возле входа в корпус.

– Но насчёт меня ты не уверен? – вопрос был, очевидно, риторический, но он так и вертелся на языке, она не могла уйти, не задав его напоследок.

– Нет.

– Мне кажется, ты предаёшь много значения мелочам, – Онки старалась, чтобы её слова прозвучали спокойно и весело, будто бы между прочим (она не уговаривает его, ни в коем случае!) – Это же просто поцелуй…

– А для тебя это мелочи? – спросил он, настороженно прищурившись, – Так, ничего серьёзного?

– Я не это хотела сказать… Я имела ввиду… – затараторила Онки, почувствовав его натянутую интонацию и осознав, что попала впросак.

– Но именно это ты и сказала.

– И что, ты опять обиделся? – осведомилась она с усталой досадой.

– Нет. Я сделал выводы.

– О, Криста, дочь господня! – воскликнула она шутливо и вместе с тем печально, – с тобой просто невозможно! Что ни скажешь, всё не так! Как на бочке с динамитом – ни закурить, ни пукнуть!

– Браниться в присутствии юноши неучтиво, – непреклонно заметил Саймон, демонстративно отвернув своё прелестное личико.

В таком же примерно стиле проходили и все остальные свидания Онки и Саймона; каждому из них удавалось держать другого в напряжении; иногда они от этого уставали и, поссорившись по какому-нибудь совершенно пустому поводу, не виделись в течении нескольких дней, но потом их снова начинало тянуть друг к другу, какое-то время они сопротивлялись неведомой силе, стремящейся столкнуть их точно шары на бильярдном столе, но в итоге сдавались почти одновременно и снова возобновляли свои свидания-дуэли.

Риторический вопрос "Ну как, ты всё ещё не уверен?" Онки задавала Саймону теперь почти при каждом прощании у подъезда общежития мальчиков, и он, превратившись в повседневную присказку, в хохму, постепенно утратил свою остроту и таинственный нежный смысл.

Саймон это почувствовал и в какой-то вечер не преминул укоризненно заметить Онки:

– Ты как будто бы уже и не хочешь поцеловать меня…

– Хочу, только ты всё равно не позволишь, – резонно пояснила она, – так что же мне теперь ходить, натянув носок на голову, и выть?

– Да, – ответил Саймон с комичной строгостью.

– Ну, на это я не готова даже ради тебя, – отмахнулась Онки со смехом.

Юноша на секунду задумался, дразнящая усмешка заиграла на его тонких, удивительно красиво вырезанных губках – можно было с уверенностью сказать, что он задумал очередную пакость:

– А на что ты готова, чтобы завоевать мой поцелуй?

– Ты начинаешь торговаться? – спросила Онки с хитрым прищуром, – Это меня уже обнадеживает.

– Напрасно, – заявил Саймон. Он достал карманное зеркальце и, принявшись с нарочитой тщательностью поправлять свою длинную чёлку, задумчиво добавил, – вдруг я скажу, что поцелую тебя только если ты станешь Президентом…

– Тогда я стану им, чёрт возьми, – выдала Онки сумрачно, с каким-то крепким зловещим нажимом.

Саймон почувствовал, что слегка заигрался, и желая смягчить возникшее напряжение, приблизился к ней на шаг и едва ощутимо коснулся её руки.