Нил Шустерман - Разделенные

– Нет. Я вообще никому о тебе не сказал.

– Вот и хорошо. Лидер должен знать то, о чем никто не догадывается, и выдавать информацию хорошо выверенными порциями.

– Не учи меня своим военным штучкам-дрючкам, – фыркает Коннор. – У тебя все?

– Нет, не все.

Они доезжают до конца улицы, и Трейс останавливается перед поворотом на следующую. Вынимает из кармана клочок бумаги и подает ее Коннору. На бумажке нацарапано имя: Дженсон Рейншильд.

– Кто это? Я должен его знать? – спрашивает Коннор.

– Нет. Судя по всему, о нем вообще никто ничего не должен знать.

У Коннора лопается терпение.

– У меня нет времени на твои загадки.

– Вот-вот, в самую точку, – говорит Трейс. – Этот человек – сплошная загадка.

Он трогается с места, и они поворачивают в следующий проезд между самолетами.

– Помнишь, на прошлой неделе я отправился в Финикс за запчастями для «Дримлайнера»?

– Не был ты в Финиксе, – говорит Коннор. – Ты поехал на встречу со своими хозяевами из «Граждан за прогресс». Думаешь, я этого не знаю?

Похоже, Трейс слегка удивлен. Удивлен и доволен.

– Я не сказал, потому что не знал, доверяешь ли ты мне.

– Не доверяю.

– Имеешь право. Ну да ладно. На этот раз все было иначе. Они не просто встретились со мной, а самолетом доставили в свою чикагскую штаб-квартиру. Там я должен был отчитаться по полной форме перед собравшимися в конференц-зале. Само собой, о некоторых ключевых вещах я умолчал, например, о нашем плане побега. Я сказал, что «Дримлайнер» будет новым спальником и что его пилотскую кабину мы размонтировали, а оборудование продали.

– Ах, вот как. Ты, значит, врешь по всем фронтам, не только мне.

– Это не вранье. Это дезинформация, – невозмутимо отвечает Трейс. – После собрания я отправился на разведку. В вестибюле у них на мраморе высечены имена всех бывших президентов организации; некоторые из них ты наверняка слышал: всё акулы бизнеса, до войны или после. Но одного имени там не было. Его попросту стерли и даже не потрудились замаскировать пустое место. А потом я наткнулся в саду на скульптуру, изображающую основателей организации. Их там пятеро, а пьедестал явно для шестерых. На месте, где стоял шестой, остались пятна ржавчины.

– Дженсон, как бишь его?

– Рейншильд.

Коннор пытается сообразить, в чем тут дело, но у него не получается.

– Черт-те что. Если им так хотелось, чтобы он исчез, зачем оставлять следы на мраморе? Почему бы не сделать новый пьедестал?

– Потому что, – отвечает Трейс, – они не просто хотят, чтобы он исчез. Они хотят, чтобы члены организации знали, что это они заставили его исчезнуть.

Несмотря на жару Коннору становится холодно.

– А какое отношение это имеет к нам?

– Перед моим отъездом пара дружелюбно настроенных крутышей повела меня в свой приватный клуб. Ну, скажу я тебе, и местечко! Там подают такую выпивку, что даже на черном рынке не достанешь: настоящая русская водка, текила, сделанная до того, как исчезла агава… Пойло, наверно, стоит штуку долларов за рюмку, а эти господа хлебали его, как воду. Когда они накидались, я спросил про недостающую статую. Один из них выболтал имя Дженсона Рейншильда, а потом заволновался, что проговорился, и они тут же сменили тему. Я подумал, на том и конец… – Трейс останавливает джип, чтобы смотреть Коннору в глаза. – Но когда я собрался уходить, один из крутышей сказал мне такое, что я до сих пор не могу выкинуть это из головы. Он похлопал меня по плечу, назвал приятелем и сказал, что разборка – это больше, чем просто медицинская процедура, это самая суть нашего образа жизни. «“Граждане за прогресс” посвятили себя его защите, – заявил крутыш, – и если тебе дорога голова, забудь имя, которое сегодня услышал».

«Я была на попечении государства. Меня отправили на разборку, и я ударилась в бега. Если бы я не сбежала, сейчас меня бы уже не было на свете. Ты, наверно, думаешь, мне повезло. Но из-за того, что я предпочла жить в целости, четырнадцатилетняя Морена Сандоваль, отличница с блестящим будущим, умерла: ей не досталась печень, которую она могла получить от меня. Джеррин Стейн, отец троих детей, умер от инфаркта, потому что свое сердце я оставила себе, а не ему. А пожарный Дэвис Мэйси погиб от удушья, потому что ему нечего было имплантировать взамен сгоревших легких.

Я жива сегодня, потому что сбежала от разборки, и мой эгоизм стоил этим и многим другим людям жизни. Мое имя – Риса Сирота, я – беглец, и теперь я вынуждена жить с сознанием того, скольких невинных людей убила».

Спонсор рекламы: «Граждане за справедливость».

Хайден таращится на экран компьютера, пытаясь осмыслить эту «социальную рекламу». Тут какой-то розыгрыш? Но он знает: это не шутка. Хайден рад бы рассердиться на Теда, этого въедливого инет-серфера, который показал злополучный ролик, да не получается: мальчишка-то в чем виноват?

– Что будем делать? – спрашивает Тед.

Хайден оглядывает «Ком-Бом». Все восемь его сотрудников смотрят на своего начальника так, словно в его силах убрать это объявление из Сети.

– Предательница чертова! – выкрикивает Эсми.

– Заткнись! – прикрикивает на нее Хайден. – Все заткнитесь, дайте подумать.

Он пытается придумать объяснение. Может, Риса не имеет отношения к этой рекламе? Может, это специальный трюк, чтобы деморализовать их? Но правда кричит громче любых измышлений. Риса публично выступает в защиту разборки. Она перешла на сторону врага.

– Нельзя, чтобы Коннор узнал об этом, – говорит он наконец.

Тед с сомнением качает головой.

– Но это же везде: и по телику, и в Сети, с самого утра! Ролик не один. Риса записала целую серию роликов и интервью.

Хайден меряет шагами тесный салон самолета, пытаясь собрать разбегающиеся мысли.

– Хорошо, – говорит он, заставив себя успокоиться. – Хорошо… Все компьютеры с доступом к Сети собраны здесь, в «Ком-Боме», и в библиотеке, так? А телик в центре развлечений показывает то, что передаем мы.

– Ну да…

– Угу… А можем мы до того, как передавать в эфир, прогонять все через программу распознавания лиц и вычищать то, что касается Рисы? Есть у нас такой софт?

Несколько секунд все молчат, наконец, заговаривает Дживан:

– У нас куча старых военных программ безопасности, распознавание лиц там должно быть. Наверняка я смогу слепить из них что-нибудь.

– За дело, Дживс! – велит Хайден и поворачивается к Теду. – Обруби связь с центром развлечений и библиотекой, пока не наведем порядок. Чтобы не было ни доступа в Сеть, ни телевизионных трансляций, ничего, понял? – Гул всеобщего согласия. – И если кто-нибудь из вас ляпнет об этом хоть словечко, я лично прослежу, чтобы этот гад до конца своей недолгой жизни выскребал сортиры. Так что бомба-Риса с нашего бомбардировщика сброшена не будет, comprende [1]?