Юрий Шушкевич - Вексель Судьбы. Книга 1

— У немцев тяжёлая и вредная кухня, — заметил он. — Но иногда организму полезно отдохнуть от хорошего.

— В Париже, я полагаю, еда по-прежнему на высоте?

— О, да. Не буду скромничать, но я даже не заметил перемен. Немецкие офицеры толпами валят к нам из северных провинций, чтобы только отдохнуть от своей вонючей свиной колбасы с картофелем. А с обедневшего юга в Париж везут и везут непревзойдённую лимузенскую говядину и овернских жёлтых кур.

— Боюсь, скоро этот рай может прикрыться. Если англичане активизируются в Африке, то Германия намерена оккупировать всю Францию целиком. И солдаты вермахта сожрут у Петэна [15] А. Петэн — глава формально независимой от Германии южной части Франции, которая была оккупирована гитлеровцами лишь в конце 1942 года ( прим. авт. ) всех его кур.

— Возможно. Но я не думаю, что немцы окажутся столь глупы, чтобы лишать продуктов парижские рестораны. У нас многие выражают надежду, что оккупация Франции пойдёт им на пользу — они хотя бы научатся правильно употреблять алкоголь. А то я посмотрел — здесь кроме пива, польской водки и кислого рислинга в меню ничего и нет. А кстати — когда начинают бомбить? Нас здесь не разбомбят?

— Англичане уже давно не бомбили Берлин. Да и когда раньше прилетали, то особой точностью не отличались. Любопытно то, что Берлин две недели назад начали бомбить русские. Но им долго лететь, и они если отправились сюда — то появятся не раньше полуночи.

— Русские бомбили Берлин? Не может такого быть!

— Может, это факт. Правда, газеты утверждают, что это дело рук англичан, однако те открещиваются. К тому же кто-то давеча отбомбился по Штеттину — а он англичанам явно не по пути.

— Ну, тогда прими мои поздравления, — неожиданно сказал Тропецкий и расплылся в саркастической улыбке.

— Я не понял. Поздравления с чем?

— С очередным успехом Советов. Ведь ты, Платон, советский шпион?

От такого заявления у меня перебило дыхание и мне пришлось приложить огромные усилия, чтобы сохранить невозмутимость. Не знаю, заметил ли Тропецкий всю эту борьбу внутри меня, но даже если и заметил, то, наверное, мне не следовало столь сильно этого опасаться — ведь обвинение в шпионаже, произнесённое в воющей стране, способно смутить и поколебать любого, вплоть до фюрера.

— Это интересно, — ответил я, стараясь при насмешливости своего тона продемонстрировать небольшое волнение — ведь как-никак, за подобные вещи в Рейхе не жалуют. — А почему только советский? Я могу быть шпионом де Голля или сиамского короля.

— Для де Голля ты слишком плохо знаешь французский, равно как плохо говоришь и на языке его хозяев-англичан, — раздражённо рявкнул Тропецкий и вытащил из бокового кармана пиджака свёрнутый в несколько раз газетный листок. — Читай! Хотя это тебе не жареные каштаны покупать, давай-ка я лучше сам переведу.

Я ответил, что мечтаю как можно скорее услышать о причинах столь чудовищного обвинения в мой адрес и полностью доверяю переводу Тропецкого.

В статье говорилось, что при недавней эвакуации из Парижа советского посольства оттуда сбежал «шифровальщик ГПУ», выдавший немало тайн. В частности, из его показаний следовало, что в Берлине у Советов имеется важный агент, замаскированный под коммерсанта, при этом вхожий в высшие круги Рейха. Никаких других подробностей у шифровальщика не имелось, за исключением того, что тот агент, с его слов, несколько раз приезжал в СССР через Болгарию и даже был награждён советским орденом.

Я абсолютно искренне расхохотался, поскольку хотя в Москве и появлялся, но никакими орденами меня там никто не награждал. Однако история с Болгарией была правдой. Чтобы попасть в СССР, я приезжал на болгарское побережье, снимал в нескольких местах апартаменты, охотничий домик и брал в прокат автомобиль, демонстрируя тем самым, что намерен много ездить и не ночевать в одном и том же месте. В условленный же ночной час за мной приходил моторный катер и доставлял на борт советского судна, дрейфовавшего в нейтральных водах, а на следующий день я уже пил «Абрау» и «Магарач», закусывая бутербродами с белужьей икрой, в вагоне-ресторане московского экспресса.

Но насмешливое отрицание, равно как и выражение показного равнодушия, могли выглядеть с моей стороны не вполне правдоподобно.

— Допускаю, что сбежавший шифровальщик сообщил правду, — сказал я Тропецкому, когда он закончил чтение и перевод своей статейки.

— Я же говорил! — рассмеялся тот. — Поздравляю с советской наградой!

— Боюсь, ты сильно ошибаешься адресом, Герман, — ответил я. — В Берлине наших проживает более ста тысяч, а во всей Германии — и того больше. У многих имеется своё дело и наработаны неплохие связи. Болгария же для немцев — излюбленное место отдыха и просто союзная страна, туда летом едут тысячи, не у всех же есть деньги на ваши Антиб и Ривьеру! Поэтому если я — единственный из немецких русских, кого ты хорошо знаешь, то это не означает, что предполагаемый русский шпион обязательно сидит перед тобой.

— Не заговаривай мне зубы, Платон, у меня хорошая интуиция. Я и так насквозь вижу, что ты связан с Советами, да и слухи ходили ещё до войны, что видали в Москве кого-то больно уж похожего на тебя… В любом случае у тебя скоро начнутся большие неприятности. Шифровальщика забрало гестапо, он сейчас даёт показания. В бывшем советском посольстве обнаружены какие-то тайники и шифровки, их тоже рано или поздно прочтут. Поэтому даже если ты непорочнее самого Папы Римского, тебе по любому несдобровать. Как минимум попадёшь под подозрение, а это, согласись, отпугнёт большинство твоих клиентов, и ты разоришься. Так что боюсь, Платон, что тебе — крышка.

— Ты специально прилетел, чтобы предупредить меня об этой опасности? Благодарю. Но вот в чём ты безусловно прав — так это в том, что в Рейхе всегда надо быть начеку. Однако я постараюсь упредить возможные подозрения в свой адрес.

— У меня есть другое к тебе предложение. За то небольшое время, пока гестаповцы раскалывают шифровальщика и твоей репутации ничего не угрожает — скажем так, неделю-другую, — у тебя, конечно же, сохранится прежний выход на влиятельных бонз в Берлине. Так вот, у меня есть план, как эти твои контакты таким образом использовать, что если вскоре подтвердится твоя тайная связь с Советами — а я думаю, что немцы до тебя обязательно докопаются, — то она пойдет всем нам на пользу. Ты сыграешь с Советами в придуманную мной последнюю игру, после чего сделаешься сказочно богат, а сам фюрер возложит на тебя Рыцарский крест.

Я отлично понимал, что Тропецкий, хотя и осушил стакан пива, не может в этой ситуации нести откровенный бред. За нагромождением малопонятных предложений должно было скрываться что-то весьма важное, ради чего он, прежде не замеченный в общительности и в склонности помогать друзьям, решился в разгар войны лететь ко мне через пол-Европы. Поэтому, уловив в его словах нотки германофильства, я решил им подыграть.