Владимир Карандашев - Йоля или про то, что всё – не так, как на самом деле…

Подробностей оказалось много – Йоля был в ударе, а потому «праздничный обед» плавно перетёк в «романтический ужин». Также плавно «голубки» переместились из трапезной в опочивальню. Йоля тут перестал эмоционально жестикулировать, а уже что-то нежное «ворковал» на ушко своей подруге. Правда, это «ушко» посоперничало бы своими размерами с чайным блюдцем. Но вы же понимаете – всё относительно…

Герой-любовник уже воображал себе всякие «невинные» шалости. Подруга не возражала…

И тут! И тут – это тревожное «бум-бум». Как же не вовремя. Правда, этот раздражитель сейчас звучал гораздо тише, чем обычно, но, именно, с каким-то тревожным оттенком. А вообще, в такое позднее время этим пока ещё никто не баловал…

Следует немного пояснить про эти «бум-бум». При кажущейся отстранённости и изолированности тех параллельных мест обитания, в одном из которых соплеменники Йоли жили постоянно, а в другом набирались впечатлений, не только случайные птицы оказывались способными проникать туда-сюда-обратно, но и некоторые звуки. Если на все прочие случайные шумы, доносившиеся оттуда, никогда не обращал особого внимания, как на те «облака», то на это характерное «бум-бум» очень даже обращали… Уж больно тембр у этих звуков – какой-то въедливо-специфический. Как у того соседского перфоратора за стеной. А всё, говорят, из-за пресловутого инфразвука. Благодаря ему, окаянному, эти звуки шаманского бубна достаточно легко проникали не только через толстые стены и лесные массивы, но и, как показывала практика, просачивались через параллельные барьеры бытия, да так, что доставали «верхних людей-соседей» до тех самых кишок. Ну, кому это понравится?

При возникновении очередного такого шума, чтобы не терпеть дальше это безобразие, приходилось перемещаться (кто находился поближе) к соответствующей точке перехода и наводить порядок на той стороне. В принципе, вполне хватало простого появления на земле кого-то из «верхних людей». А местные как будто этого и добивались. Они тут же падали на колени, начинали чего-то бормотать. Но в эту штуковину больше не колотили. И на том спасибо! Этим всё, как правило, и заканчивалось до следующего подобного случая.

«Так-так, – начал мысленно анализировать Йоля, – Что мне до этих «бум-бум» («Я ни от кого звонка не жду», – подумали бы мы на его месте). Сейчас кто-нибудь самый ответственный сходит туда, шуганёт неугомонных и всё опять успокоится».

«Милый, – вмешалась в ход его мыслей прекрасная Мен, – А помнишь, ты обещал этому забавному из местных, который с «гремучей» палкой ходит, помочь, если понадобится? Может это он?». «Конечно, дорогая, как я сам не догадался. Наверное, что-то опять нехорошее стряслось. Просто так и в такое время он не стал бы беспокоить». «Вот и я про то…». «Я тогда потороплюсь?». «Конечно, милый, поторопись…».

Примерно такой диалог состоялся между нашими героями. При этом чувств и эмоций выплеснулось в избытке, а слов и звуков не прозвучало вовсе.

Ещё последняя пятка Йоли не успела сверкнуть за ближайшим поворотом, как Мен, стряхнув амурные грёзы, тоже засобиралась: «Что же я, опять пропущу всё самое интересное? И за Йолей надо присмотреть. Умотался он не в меру. Не ровён час, опять сбрушит чего-нибудь. Да и взгляд у него последнее время какой-то подозрительный, туманно-задумчивый бывает. Умотался ли? ». Правда, свои последние подозрения она благоразумно отбросила. Ведь сама каждый раз его и агитировала на очередной подвиг. Её сейчас больше заботили подозрения про самою себя…

Йоля десантировался на ближайшую к хутору площадку, и никого из местных, кто бы мог так «шуметь», поблизости не обнаружил. Впрочем, это – не удивительно. Звук-то был совсем слабый. Если проверять другие ближайшие места переходов, где обычно происходило подобное нарушение спокойствия, то на это уйдёт уйма времени. Можно было бы сгонять на ту самую поляну, где он последний раз оставил своего подопечного. Но когда сегодня он услышал это слабое «бум-бум», то звук исходил явно не от туда. Уж это Йоля мог точно определить. Неужели «шумят» с хутора?

Действительно, как в подтверждение этого со стороны хутора опять забухало, да так, что Йолю аж передёрнуло. И он поспешил в том направлении. И неизвестно, чего ради. То ли действительно кому-то помочь, то ли для того, что бы поскорее прекратить это «безобразие». Но тут послышался резкий хлопок, и «бухать» перестало.

Установилась мёртвая тишина. Ветер тоже стих, а дым причудливыми зигзагами стелился по земле и над притихшим озером. Озеро было не Женевское, но и дым – тоже не от костра. Дым был от пожарища, поэтому определённая аналогия с культовым произведением – «Smoke on the Water» – всё же напрашивалась. Неизвестно, стал ли бы Йоля слушать музыку знаменитой группы Deep Purple («бум-бум» там тоже присутствует), но дым ему точно не понравился. Костром пахнет не так. Так пахнет пожаром, так пахнет бедой. Он был свидетелем пожаров всякого рода. И не только свидетелем, но и порой активным участником, когда подручными средствами умудрялся тушить пламя или, если получалось, кого-то из животных спасать от огня.

И потому он прибавил ходу.

То, что открылось Йолиному взору, подтвердило его самые серьёзные опасения. Горел его, ну, если не любимый, то очень хорошо знакомый сарай, где хранилось сено и где он провёл несколько непростых для себя дней и ночей, но… Но не в этой жизни…

Его друзей-знакомых нигде не было видно. Да, и не мудрено – ночь стояла на дворе. А вот какая-то странная особа не типичной для этих мест наружности металась от сарая к дому и обратно. В одной руке она держала палку с пламенем на конце. А в другой … У неё была та самая «гремучая палка», которая принадлежала Йолиному провожатому. Тому пожилому аборигену, с которым они так душевно общались в прошлом «дубле», и именно который, предположительно, пытался его вызвать на выручку в столь неурочный час.

«Где же он сам? Обычно этот дед ночевал вместе со мной на сеновале, и дверь была всегда приоткрыта («Что-то воздуху мне мало. Тучи пью. Туман глотаю…»). А тут?» Тут дверь была не просто прикрыта, а основательно подпёрта какой-то доской.

Сарай не столько горел, сколько тлел и дымился. Это мешало уловить знакомый ядрёный запах старого охотника. «Не нравится мне всё это…», – тревожился Йоля, не зная, что делать дальше, и потому пока не обнаруживая себя.

Эмма Петровна тем временем находилась на грани срыва. Этот «вредный старик» совсем вывел её из равновесия, когда начал «свой концерт». Пришлось ещё один патрон на него истратить. А этот «упёртый Алексей»! Он никак не хотел отдавать билет. «Лёша-Лёша… Он же весь такой правильный. Ему что, безразлична судьба этого старика? Сгорит ведь живьём! А может уже не «живьём»? Да, какая разница… Или я ошиблась в этом Алексее? – лихорадочно соображала «загнанная в угол» женщина, – Такие деньги кого хочешь совратят. А может он действительно сжёг билет?». В это не хотелось верить. Эмма Петровна бессильно опустилась на корточки. «Тогда – конец! Тогда – всем конец! Никого не пощажу!»