Рэй Брэдбери - И грянул гром: 100 рассказов

— Боже мой, — выдохнул я.

И отступил назад. Я смотрел на покрытую платком клетку. Затем подмигнул Шелли Капону.

— Ты отдаешь себе отчет, что это такое, Капон?

— Золотая жила, дорогой Раймундо! — довольно просиял он.

— Целый монетный двор ! — поправил его я.

— Бесконечные возможности для шантажа!

— И причины для убийства! — добавил я.

— Ты представь, — фыркнул Шелли в стакан, представь, сколько бы отвалило одно только издательство Мейлера за то, чтобы эта пташка заткнулась!

Я снова обратился к клетке:

— Френсис Скотт Фицджеральд.

Молчание.

— Попробуй «Скотти», — предложил Шелли.

— А-а-а-а, — произнес голос внутри клетки. — Не плохой удар слева, но напористости не хватает. Приятный соперник, хотя…

— Фолкнер, [86] Фолкнер, Уильям (1897–1962) — знаменитый американский писатель, наиболее яркий представитель направления «южная готика», лауреат Нобелевской премии по литературе 1949 г. Самые известные романы — «Сарторис» (1929), «Шум и ярость» (1929), «Когда я умирала» (1930), «Свет в августе» (1932), «Авессалом, Авессалом!» (1936). — сказал я.

— Средние результаты по очкам хорошие, всегда играл только в одиночном разряде.

— Стейнбек! [87] Стейнбек, Джон (1902–1968) — американский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе 1962 г. Самые известные романы — «Богу неведомому» (1933), «О мышах и людях» (1937), «Гроздья гнева» (1939), «К востоку от рая» (1952), «Зима тревоги нашей» (1961).

— В конце сезона финишировал последним.

— Эзра Паунд! [88] Эзра Паунд (1885–1972) — знаменитый поэт, основоположник и главный теоретик американского модернизма. В 1924–1945 гг. жил в Италии, сотрудничал с режимом Муссолини; как военный преступник доставлен в США и признан невменяемым, с 1958 г. — снова в Италии. Его главное сочинение — цикл «Песни» (Cantos, 1917–1968) — насыщено стилизациями под поэтов античности и европейского средневековья, древних Китая и Японии, а также цитатами из политических, художественных и философских деклараций, отражая бунт против «ростовщической» цивилизации и тягу к возрождению доренессансной духовной культуры.

— В тридцать втором перешел в низшую лигу.

— Думаю… мне не помешает… выпить бокальчик этого напитка.

Кто-то вложил мне в руку стакан. Я залпом осушил его и кивнул. Зажмурившись, я почувствовал, как мир завращался вокруг меня, потом открыл глаза и увидел Шелли Капона, классического сукина сына на все времена.

— Тут есть кое-что еще более фантастическое, — сказал он. — Ты слышал едва ли половину.

— Врешь, — ответил я. — Что еще тут может быть?

Он загадочно улыбнулся — только Шелли Капон в целом свете умеет так загадочно, так злодейски улыбаться.

— Вот как все было, — начал он. — Помнишь, в последние годы, когда Папа жил здесь, у него были серьезные трудности с тем, чтобы переносить свои опусы на бумагу? Так вот, после «Островов в океане» он задумал еще один роман, но, похоже, почему-то так и не смог его записать… О да, роман уже был у него в голове — весь сюжет, и многие слышали, как он упоминал об этом, — но, похоже, он просто его не записал. Зато он ходил в «Куба либре», выпивал стакан за стаканом и подолгу разговаривал с попугаем. Раймундо, на протяжении всех этих долгих пьяных ночей Папа рассказывал Эль-Кордобе сюжет своей последней книги. И со временем, постепенно птица его запомнила.

— Его прощальная книга! — воскликнул я. — Самый-самый последний роман Хемингуэя! Не написанный, но записанный в мозгу попугая! Господи Иисусе!

Шелли качал головой, глядя на меня с улыбкой падшего херувима.

— Сколько ты хочешь за эту птицу?

— Дорогой мой, милый Раймундо, — Шелли Капон помешал мизинчиком в своем стакане. — Неужели ты думаешь, что я продам эту птицу?

— Однажды ты продал свою мать, затем снова выкрал ее и продал опять под другим именем. Брось, Шелли. Ты напал на кое-что стоящее. — Я задумчиво наклонился над покрытой платком клеткой. — Сколько телеграмм ты разослал за последние четыре-пять часов?

— Да ты что! Ты меня пугаешь!

— Сколько международных телефонных звонков за счет абонента ты сделал после завтрака?

Шелли Капон издал глубокий печальный вздох и вытащил из кармана своего вельветового пиджака смятую копию телеграммы. Я взял ее и прочел:

ДРУЗЬЯ ПАПЫ ВСТРЕЧАЮТСЯ ГАВАНЕ ЗПТ ПРЕДАТЬСЯ ВОСПОМИНАНИЯМ НАД ПТИЦЕЙ И БУТЫЛКОЙ ТЧК ЗАЯВКИ НА ТОРГИ ВЫСЫЛАЙТЕ ТЕЛЕГРАММОЙ ЗПТ ИЛИ НЕ ЗАБУДЬТЕ ЗАХВАТИТЬ ЧЕКОВУЮ КНИЖКУ И ОТКРЫТЬ СОЗНАНИЕ ТЧК ПЕРВЫЙ ПРИШЕЛ ПЕРВЫЙ КУПИЛ ТЧК ЧАСТИ ФИЛЕЙНЫЕ ЦЕНЫ ЮБИЛЕЙНЫЕ ТЧК МЕЖДУНАРОДНЫЕ ИЗДАНИЯ ЗПТ КНИГИ ЗПТ ЖУРНАЛЫ ЗПТ ТЕЛЕВИДЕНИЕ ЗПТ ПРАВА НА ЭКРАНИЗАЦИЮ ТИРЕ ВСЕ ПОДОЙДЕТ ТЧК С ЛЮБОВЬЮ ТЧК ШЕЛЛИ САМИ-ЗНАЕТЕ-КАКОЙ ТЧК

Боже мой, снова подумал я, роняя на пол телеграмму, в то время как Шелли протягивал мне список адресатов, которым она была разослана:

«Тайм». «Лайф». «Ньюсуик». «Скрибнер». «Саймон-энд-Шустер». «Нью-Йорк таймс». «Крисчен сайенс монитор». Лондонская «Таймс». «Монд». «Пари-матч». Один из Рокфеллеров. Кое-кто из Кеннеди. Си-би-эс. Эн-би-си. «Метро-Голдвин-Майер». «Уорнер бразерс». «20-й век Фокс». И так далее, и так далее, и так далее. Чем дальше я читал этот длинный список, тем глубже погружался в меланхолию.

Шелли Капон швырнул на столик перед клеткой пригоршню ответных телеграмм. Я быстро пролистал их.

Все, буквально все в этот самый момент летели сюда. Самолеты слетались со всех концов света. Через каких-нибудь два, четыре, самое большее шесть часов Куба будет кишеть агентами, газетчиками, придурками и законченными дураками, плюс тайные похитители из контрразведки и белокурые старлетки, мечтающие появиться на обложках журналов с птицей на плече.

Я прикинул, что у меня в запасе, может быть, еще есть полчаса, в течение которых надо что-то предпринять, не знаю что.

Шелли слегка подтолкнул меня локтем.

— Кто тебя прислал, дорогой? Знаешь, ты ведь пришел самым первым. Назови хорошую цену и все, ты свободен, может быть. Разумеется, я должен рассмотреть и другие предложения. Но возможно, здесь скоро станет так людно и шумно. Я начну паниковать из-за содеянного. Возможно, мне захочется продать подешевле и свалить побыстрее. Ведь, сам подумай, может возникнуть проблема с вывозом этой птицы из страны, верно? А тем временем Кастро может объявить попугая национальным памятником, или произведением искусства, или… да, черт возьми, Раймундо, кто тебя прислал?

— Кое-кто, но теперь уже никто, — в задумчивости ответил я. — Я приехал от имени другого лица. Но уеду отсюда сам по себе. Во всяком случае, отныне есть только я и птица. Я читал книги Папы всю свою жизнь. И теперь я знаю: я приехал только потому, что должен был приехать.

— Господи, да он альтруист!