Олег Рой - Страх. Книга 1. И небеса пронзит комета

– Ма-ам, – примирительно тянул Макс. – Мне все-таки не пять лет, я большой уже мальчик.

– А ведешь себя, как легкомысленный упрямый подросток! Макс, как можно доверять…

– Он мой друг, – твердо сказал Макс. На мгновение я решил, что речь идет обо мне. – И знакомы мы уже черт-те сколько лет, я его знаю как облупленного.

– Друг… – горько усмехнулась Анна. – Он никому не может быть другом. Он просто делает свою работу. Наблюдает за тобой. Это гораздо удобнее делать, переведя отношения из официальных рамок в личную плоскость. Он человек Ройзельмана, и этим все сказано.

– Действительно. – Голос Макса (всегда добродушного дружелюбного Макса! Невероятно!) сочился сарказмом. – Это ведь тот самый Ройзельман, чье щедрое спонсорство обеспечивает нам такой приличный уровень жизни?

– Я была вынуждена, – глухо (я едва расслышал) проговорила Анна. – Но это была сделка с дьяволом.

– Мам, успокойся. – Голос прозвучал так же глухо, должно быть, Макс, успокаивая, обнял мать или склонился над ней. – Он хороший человек. Ойген то есть, – торопливо добавил он. – Возможно, Ройзельман и впрямь исчадие ада и змей подколодный, но Ойген-то при чем?

– При том! – с жаром воскликнула Анна. – Если он там работает, если Ройзельман ему доверяет…

– …то только потому, что Ойген – отличный исполнитель, – подхватил Макс, судя по голосу, с улыбкой. Кстати, улыбаясь, он перестает быть похожим на киношных суперменов. Улыбка у него почти застенчивая, совсем не то, что эти голливудские оскалы напоказ.

– Макс… мне страшно, – тихо призналась Анна.

– Почему? Откуда у тебя эти настроения? – Макс явно удивлялся, но после паузы раздумчиво добавил: – И не только у тебя. Замечаю, что все вокруг наперебой повторяют, как им страшно. Не понимаю.

– Я тоже, – тихо, так что я едва различал слова, ответила ему мать. – Это комета. Лев когда-то говорил, что придет день, который все изменит. «Тогда в небесах явится комета, – говорил он Эрику, – и мир, к которому мы привыкли, исчезнет. Ему на смену придет новый мир, совсем непохожий на прежний…» Конечно, он шутил… по крайней мере, тогда мне казалось именно так. Но сейчас…

– А что отец? – нетерпеливо поинтересовался Макс.

– Назвал его дураком и сказочником. В шутку, конечно. Ройзельман отнюдь не дурак, и Эрик прекрасно об этом знал. Они ведь, в общем, дружили. Хоть и спорили частенько и даже ругались.

– Вот видишь, – мгновенно откликнулся Макс. – Если отец дружил с Ройзельманом, почему… что ужасного в том, чтобы я дружил с Ойгеном?

Стало совсем тихо. Так тихо, что я отчетливо слышал тиканье каминных часов в гостиной.

– Просто обещай мне не рисковать, – едва слышно попросила Анна. – Что бы тебе не предагал Ойген.

– Ма-ам, – протянул Макс. – Он говорит мне то же самое, слово в слово.

– И поэтому тащит тебя любоваться этой дурацкой кометой в горы?

– Ты уверовала в предзнаменования? – Макс говорил мягко, даже сочувственно, но ирония в его голосе слышалась вполне явственно.

– Нет. – Даже не видя их, я мог бы поклясться, что Анна в этот момент отрицательно покачала головой. – Но… Я не считаю Ройзельмана ни дураком, ни сказочником, и если он говорил так о комете – почему именно о комете, подумай, – значит, имел в виду что-то очень конкретное. Ну и… не так уж они с Эриком и дружили. Дружба-противостояние, дружба-борьба… Они были очень разные. Как тьма и свет, – добавила она почти неслышно.

– Что? – переспросил Макс.

– Ничего, – вздохнула Анна. – Иди спать. Тебе завтра на работу, а время за полночь. Эх, Макс…

– Ты зря за меня беспокоишься, мам, – его голос был полон нежности. – Поверь, я могу о себе позаботиться.

– Ты горячий. Слишком горячий… Весь в отца. Ну хорошо, иди. Поздно уже.

Тихо, стараясь не нашуметь, проскользнув в свою комнату, я улегся в постель и задумался над опасениями Анны. Я знал, что из-за какого-то медицинского эксперимента Макс находится под постоянным наблюдением, но не понимал, каким образом это может ему угрожать. Конечно, странно и даже глупо было бы ожидать от людей типа Фишера или этого… Ройзельмана простого человеческого участия, конечно, их цели могут быть абсолютно меркантильными (и наверняка таковыми и являются), но… Но та же логика подсказывает: если Макс им настолько нужен, его будут беречь как зеницу ока.

И все же, засыпая, я дал себе клятвенное обещание приглядывать за этим самым Ойгеном. Береженого, знаете ли, бог бережет. Пословицы не врут, потому что они – результат многовекового опыта. Да и мой духовник, отец Александр, нередко повторяет, что чрезмерное упование на Господа самому Господу совсем не угодно, ибо Господь – не нянька, а человек – не младенец. Господь дал человеку силы и способности, а уж как человек ими распорядится… И напоминает притчу о зарытых талантах.

Засыпая, я сокрушенно подумал, что уже месяцев девять не был в храме…

04.09.2042. Город.

ЖК «Уютный». Вера

Обожаю утро. Любое. И весеннее, приносящее с собой прохладные запахи пробуждающейся земли, и летнее, полное свежести умытого поливалками асфальта, и осеннее, когда мелкий моросящий дождик никак не может погасить жаркий костер кленов на горе за нашим домом, и зимнее, матово сверкающее морозными узорами на оконных стеклах…

По природе своей я абсолютный жаворонок – при моей-то профессии это странно. И даже неудобно. После спектаклей я засыпаю прямо в машине, и нередко муж относит меня домой на руках и бережно, как ребенка, укладывает в постель. Он и считает меня ребенком. Даже сейчас, когда мой животик уже более чем красноречиво свидетельствует, что… А он считает меня ребенком! Мило, но смешно. Когда скоро-скоро-скоро я сама стану мамочкой! Самой счастливой мамочкой на свете!..

Осторожно потянувшись, я переворачиваюсь на спину. Вопреки всем предписаниям врачей я сплю на левом боку, мне так удобнее. Да и Масику – так я пока зову нашего с Германом малыша – так, по-моему, всего уютнее и комфортнее. Масик… Я опять потягиваюсь. И полезно, и ужасно приятно. Сейчас, когда я, понятное дело, не только не выступаю, а даже уже и не репетирую, могу себе позволить и ложиться рано, и, проснувшись ни свет ни заря, понежиться в постели…

Мужа рядом нет. Вероятно, он опять работал допоздна и уснул на диванчике у себя в кабинете. В последнее время так случается все чаще и чаще. Очень печально. Хотя умом-то я понимаю: он, бедный, боится. Очень неудобно спать, когда даже во сне приходится остерегаться, чтоб не толкнуть нечаянно нашего Масика. Я и сама-то не сразу привыкла к тому, что он теперь живет внутри меня и с этим нужно считаться. А уж Герман и подавно.

Неспешно, осторожно поднимаюсь, заправляю постель – не слишком аккуратно получилось, но сойдет, от меня сейчас нельзя же ожидать слишком многого. В ванную иду еще сонная. Сонная-сонная, как осенний суслик. Потому что Масик сейчас спит, вот и я продолжаю дремать. В полудреме набираю ванну, чищу зубы и думаю о Германе.