Олег Рой - Страх. Книга 1. И небеса пронзит комета

– Мадам…

Обернувшись, я увидела, что кельнер, вместо того чтобы отойти, торчит возле меня как приклеенный.

– Что такое? – удивилась я. – Вы хотите, чтобы я расплатилась сразу? Извольте, хотя я еще не ухожу…

– Нет-нет, что вы, – пожилой кельнер, похожий скорее на повара – ну, того, что рисуют на пачках приправы к супам и черт знает чему еще, – замялся, словно оробел. – Я вижу, вы в положении. – Он опять замолчал, точно подыскивал слова.

Я недобро прищурилась. Что он себе позволяет?

– Похвальная наблюдательность. – Льда в моем голосе хватило бы на айсберг, утопивший «Титаник». – И что? У вас не обслуживают беременных? В противном случае, каким образом мое… положение касается вашей персоны?

– Но ведь, – казалось, кельнер сейчас заплачет, – коньяк и сигареты, не говоря уж о таком крепком кофе, могут плохо повлиять на младенца! – К концу фразы он повысил голос, так что на нас начали оглядываться.

Этого мне только не хватало для полного счастья! Заботливого идиота!

Должно быть, коньяк ударил мне в голову сильнее, чем я думала. Я резко поднялась, держа в одной руке сигарету, в другой – кофейную чашку.

– Знаете что? – Я тоже повысила голос. Раз уж спектакль все равно состоялся, я хоть удовольствие от него получу. – Это мое личное дело, ясно? Мое. Личное. Дело. Черт! Вас! Подери! В нашем государстве, насколько мне помнится, аборты разрешены. Так что я могла бы выскрести из себя то, что там сейчас внутри, еще полгода назад. И уж тем более не такому нищеброду, как вы, указывать мне, как я должна обращаться со своим телом – со своим собственным телом! – и со своим собственным ребенком.

Тирада вышла не шибко логичной, но мне было плевать.

– Ну и гадюшник, – прошипела я. – Подумать только, какая-то шестерка, подай-принеси, строит из себя далай-ламу. Учитель жизни, черт побери! Нет бы со своей жизнью разобраться, нет, надо посетителей поучить, тьфу! Ноги моей в этой дыре больше не будет! – Я демонстративно выплеснула кофе на пол, забрызгав свои белые «лодочки», вытащила из сумки десятку и засунула в пустую чашку, затушила там же недокуренную сигарету и резко двинулась к выходу. Быстрее, быстрее отсюда!

– Мадам! – заорал мне в спину кельнер. Я не оборачивалась – вот еще, и заботливый идиот конкретизировал: – Мадам, вы забыли сумочку!

Проклятье! Я развернулась… и тут меня снизу вверх, от паха до диафрагмы, пронзила такая пронзительная боль, что… Что это? Кажется, это в средневековой Турции людей на кол сажали? Но они же их не раскаляли на огне…

Растерянный кельнер спешил ко мне с моей сумочкой в руках.

Люди поднимались из-за столиков, задирая головы.

Темное небо вспыхнуло зеленоватым пламенем…

– Мадам! У вас… у вас кровь…

Ногам стало горячо и мокро, словно я вылила кофе не на пол, а на себя. Горящее зеленым пламенем небо померкло… померкло все вокруг…

06.09.2042.

Национальный парк. Макс

В отличие от большинства моих знакомых, больше всего мне нравятся не какие-нибудь там развлечения, а состояние приятной усталости, когда расслабляются натруженные мышцы и в теле чувствуется необычайная легкость. Любимое ощущение. Быть может, самое любимое. Поэтому я сполна наслаждался долгожданным отдыхом на вершине горы. Свежий воздух, прекрасный вид на окрестности, звездное небо над головой – что еще нужно, чтобы чувствовать себя по-настоящему счастливым? Этот подъем для меня, конечно, детские игры в песочнице. Знал бы Ойген, какие скалы я покоряю, когда хожу в горы один! Но я ему ничего не говорю, иначе он забубнит свое: тебе нельзя так рисковать, ты сорвешь весь эксперимент, узнает Эдит… Подумаешь! Но лучше, конечно, пусть не знает. Не люблю конфликтов.

Мы разожгли на старом, выложенном камнями «очаге» (все-таки тут не просто лес, а Национальный парк, и правила разведения огня достаточно суровы) небольшой костерок и поставили переносной мангал, на котором пристроили шампуры с заранее замаринованным шашлыком. Я сам нарезал для него мясо и сам же его замариновал, так что теперь скромно ждал заслуженных восторгов. Меня беспокоило только одно: парни всю дорогу казались какими-то напряженными, словно не на прогулку шли, а в разведку. Если от Ойгена я ничего другого и не ожидал, то подобное состояние Феликса было для меня загадкой. Уж не слышал ли он вчерашний мой разговор с матерью?

Моя мама… Я люблю ее, но она ужасная перестраховщица. А уж ее отношение к Ройзельману меня просто удивляет. Ведь он, насколько я могу судить, фактически спас жизнь мне, а возможно, и ей. По-моему, важно именно это, а не то, какими побуждениями он руководствовался. Дерево узнается по плодам, а человек – по делам. Лично я Ройзельману (которого и видел-то не больше десятка раз, а общался и того реже) благодарен и уж точно никакого страха перед ним не испытываю. Тем более чего мне бояться Ойгена? Он мой друг, свой в доску парень, а то, что я нахожусь в фокусе его профессиональных интересов, лично меня не колышет совсем. Хотя, конечно, чрезмерная опека порой раздражает. Такое впечатление, что Ойген на полставки работает моим инстинктом самосохранения. Но это можно пережить, раздражает это не так уж часто, чаще забавляет.

Мне показалось, что Феликс и Ойген друг другу не понравились. Какой-то холодок в их отношениях чувствуется. Жаль, если так. Впрочем, сейчас парни вроде бы несколько оттаяли. Вон сидят, травят анекдоты на медицинские и около темы, поминутно заливаясь хохотом, которому вторит горное эхо. Я, тихонько посмеиваясь, сосредоточился на шашлыке, не уставая любоваться округой.

В горах ночь наступает быстрее, чем в городе. Сумерки здесь стремительны, да их почти и нет, а первые звезды проглядывают еще до того, как солнце скроется в море. Проглядывают, разумеется, с востока – на западе их свет тонет в лучах заката, который способна пересилить разве что Венера. В древности люди думали, что эта яркая точка – две разные звезды: Утренняя и Вечерняя. Ну, то есть когда ее вообще видно. Вечернюю, являющуюся рядом с заходящим солнцем, называли Геспер.

Но сегодня ждать Венеры не приходилось. На западе последние отблески заката уже смешивались с нарастающим бледно-зеленоватым сиянием, а зеленоватая искра кометы становилась все ярче и ярче буквально с каждой минутой. До момента наибольшего приближения к нашей планете оставалось совсем немного.

В городе, полускрытом от нас горными возвышенностями, комету уже встречали: над россыпью его огней взлетело несколько фейерверков, да и сам город сегодня сиял как-то ярче обычного. Странные люди, они делают праздник из банальнейшего на первый взгляд явления природы. Хотя, конечно, кометы пролетают над нами не каждый год, и уж тем более – так близко.