Мэтт Хейг - Эхобой

Я запаниковала. Это все не по-настоящему. Меня здесь нет.

— Все в порядке, — сказала бабушка. — Она не причинит мне вреда.

А потом прошептала мне:

— Они все подержанные.

— Бабушка, с тобой все будет хорошо?

Она нащупала оставшиеся таблетки:

— Да, да…

— А теперь вспомним, что ты хотела мне рассказать. Бабушка? Что я должна узнать? Про папу и…

В комнате что-то происходило.

По полу потекла темнота. Исчез один Эхо, за ним другой, мрак поглотил искусственный кактус и кошку. Среди тьмы осталась только бабушка, которая все еще что-то говорила.

— Бабушка! Бабушка! Я тебя не слышу! Я не понимаю, что происходит. Наверное, что-то со связью…

Вот и все.

Бабушкин восточный халат, бирюзовые волосы, искаженное страхом лицо растаяли, словно кошмар, растворяющийся в тумане сна. Сохранились только очертания ее рта, беззвучно произносящего мое имя.

А потом — ничего.

Ничего, кроме темноты считывателя мыслей.

Пока я не вышла из капсулы, мне казалось, что в комнате кто-то есть. Но когда дверь открылась, то я никого не увидела. Но на лестнице были слышны чьи-то шаги.

— Кто здесь?

Никто не ответил. Я подбежала к двери, выглянула наружу и увидела дядю Алекса. Он шел к широкому лестничному пролету.

— Дядя Алекс, — позвала я.

Тот остановился и оглянулся. Он улыбался, но выглядел смущенным.

— Одри, в чем дело? Как прошел разговор с бабушкой?

— Связь прервалась.

— Хм, странно. Это абсолютно новая версия, самая продвинутая. Давай попробуем еще раз.

Что-то…

Что-то было в его голосе. Я бы не обратила на это внимания, будь на мне нейродетекторы, но без них… Его голос звучал как-то… не могу точно сказать, но что-то вызвало у меня подозрение.

Мы попробовали еще раз. Ничего. Пустота.

— Проблемы тестирования, — пояснил дядя Алекс. Я подумала: «Что-то здесь чересчур много проблем тестирования».

— Не беспокойся, скоро все нормализуется. Может, ты хочешь попробовать другую капсулу?

Я подумала об Эхо и бабушке, которая из-за своих таблеток вела себя как безумная.

— Нет, нет, нет… Все в порядке.

Мне было жаль бабушку, но тогда я была почти уверена, что не смогу жить на Луне. Даже в виде голограммы я с трудом там находилась.

Я могла оставаться здесь. Или вообще нигде.

Позже тем же вечером ко мне зашел Яго. Спросил, можно ли воспользоваться моей иммерсионной капсулой. Очевидно, она давала доступ к новым голографическим играм или к чему-то подобному — была более навороченной.

Но перед тем как войти в капсулу, он заметил книги, которые Мадара привезла мне из дома и разложила аккуратными стопками на столе. Они лежали под картиной Матисса. Яго стал рассматривать их одну за другой. В основном это были очень старые книги (кроме голографической книги о «Нео Максис»). Ладно, сам факт, что были книги, заставлял мальчишку относиться к ним так, как будто это артефакты с другой планеты: «Гризовой… „Грозовой перевал“… „Над пропастью во ржи“… „Ромео и Джульетта“… „Франкенштейн“… „Философия XXI века“… „Джейн Эйр“…». Он ронял книги на стол, даже не подумав сложить их в стопки, как было.

Однажды папа написал: «Чем больше мы зависим от Эхо, тем менее цивилизованными становимся».

Папа, я люблю тебя. Прости, что не смогла тебе помочь.

В тот момент я была спокойнее — подключила нейродетекторы. И решила попробовать нормально поговорить с Яго. Мы впервые остались наедине, и я подумала, что нужно использовать момент. Было нелегко, но я понимала: если хочу разобраться, как устроена жизнь в этом доме, нужно начинать с Яго.

— Яго… ты любишь шахматы?

Никакого ответа. Только слегка приподнятая бровь.

— Ты ведь не ходишь в школу? Я имею в виду, ты занимаешься только в капсуле, и еще тебя учат Эхо. И как это?

— Нормально.

— Хорошо. Здорово… Меня тоже учила Эхо. Я немного занималась с мамой, в капсуле и еще с Эхо. Ну… до… до самого конца.

В голове всплыла картинка: Алисса с бесстрастным лицом занимается со мной в свободной комнате и не дает мне ничего, кроме сухой информации. У меня свело живот. Но нейродетекторы делали свое дело и помогали подавлять воспоминания.

Яго выглядел несчастным. Ему не хотелось со мной разговаривать. Когда он отвечал, то едва шевелил губами, так, что было сложно понять, что он говорит.

— Какой у тебя любимый предмет?

— Бизнес.

— Интересный выбор для десятилетнего мальчика.

Он злобно посмотрел на меня:

— Хватит надо мной кудахтать!

— Никто и не кудахчет… Я не хотела… Извини, если это так прозвучало. Я тоже не самая обычная пятнадцатилетняя девочка. Мне всегда нравилась философия и старые книги.

Я заметила, что говорю о себе в прошедшем времени. Просто не была уверена, что когда-нибудь смогу полюбить что-то еще. Настоящее — это не просто временной отрезок, это… решение. Которое ты принимаешь.

— Что еще за философия такая? — пренебрежительно спросил Яго. Но я сделала вид, что воспринимаю вопрос всерьез:

— Это наука о том, зачем мы здесь.

— Как религия?

— Вроде того. Но у религии есть ответы, а у философии в основном вопросы. Например, в чем смысл всего сущего? Что такое добро, а что — зло? Как распорядиться своей жизнью? Что значит быть человеком?

— Скукотища.

— Вовсе нет, — возразила я. Хотя сама уже не помнила, почему так считаю. Может быть, без нейродетекторов я бы и вспомнила. Но мне не хотелось их снимать. Однако кое-что все-таки всплыло. — Вообще-то, это чертовски круто. Это размышления. А ведь способность мыслить и делает нас особенными, делает нас людьми. Например, по сравнению с теми же Эхо. Мы думаем о разных вещах, а не просто их делаем. Вот почему существуют картины, и книги, и прочие вещи. Они нужны, чтобы мы попытались понять самих себя.

Мои слова не произвели на Яго никакого впечатления, и я сразу перешла к волновавшему меня вопросу:

— А тебе нравится, что здесь повсюду Эхо?

Мальчишка пожал плечами:

— Думаю, да. — На секунду он задумался. — Большинство из них.

Большинство из них.

— Что ты хочешь сказать?

Яго зевнул, даже не потрудившись прикрыть рот рукой:

— Новый Эхо немного странный.

— Какой новый? — Хотя я и так уже знала, что он ответит.

— Дэниел.

— Подросток? — спросила я, прикидываясь дурочкой.

Яго рассмеялся, и это был неприятный смех.

— Подросток? Да ему всего два месяца!

Конечно, я знала, что Эхо делают такими, чтобы они сразу выглядели подростком или взрослым человеком, и все время эксплуатации они остаются такими, какими их создали. Но иногда ты все равно думаешь о них как о существах, которые могут меняться.

Подросток, старик, тридцатилетняя женщина — их делали разными, и на то было две причины. Первая — если все Эхо будут одинаковыми, как их различать? Вторая — разных Эхо использовали для разных работ. В Британском музее все экскурсоводы — пожилые Эхо, они выглядят мудрыми. А в магазинах одежды и центрах генной терапии Эхо молодые и привлекательные.