Сьюзен Янг - Идентификация

Я с трудом сглотнула и прищурилась, решая уравнение в уме.

– Икс равен восьми, – сказала я. – А что?

Брэйди засмеялся. Джеймс с улыбкой покачал головой, достал из кармана пятидолларовую купюру и шлепнул ее на открытую тетрадь моего брата.

Брэйди торжествующе взял деньги.

– Я говорил, что она умнее тебя!

– А я и не спорил, – отозвался Джеймс, бросив на меня взгляд. – Я знаю, что твоя сестра умнее. Она и красивее меня, хотя тут можно поспорить. Я просто хотел, чтобы ты ее сюда позвал, а она меня снова разглядывала. Каприз обошелся мне в пять баксов.

И не дав мне сообразить, что к чему, Джеймс уже листал учебник, чуть улыбаясь. Брэйди подал мне пять долларов.

– Заслужила, – сказал он. – За то, что терпишь его трепотню.

Брэйди говорил со смехом, будто Джеймс меня просто дразнил. Лицо у меня горело от смущения и унижения.

Я скомкала купюру и швырнула Джеймсу, попав в щеку. Он удивленно посмотрел на меня. Брэйди хохотнул.

– Мне не нужны твои деньги, – огрызнулась я, развернулась и пошла наверх, к себе в комнату.

– Тогда чего тебе нужно, Слоун? – со скрытым вызовом спросил Джеймс. Я на секунду остановилась на ступеньках, но не обернулась и ушла к себе в комнату.

Сейчас Джеймс не придет меня искать, чтобы извиниться, как в тот раз. Джеймс теперь в Программе. Джеймса, которого я знала, больше нет.

– Слоун, милая? – послышался голос матери за дверью моей комнаты. Неподвижно лежа на кровати, я ответила через силу:

– Да?

– Пора ужинать. Сойдешь к столу? Я тебя уже три раза звала.

Звала? Надо же.

– Да, конечно.

Я медленно встала и оглядела себя в поисках следов крови или слез на одежде, способных выдать мою боль. Но на розовой футболке и джинсах ничего такого не было. До тошноты обыкновенная одежда. Я пошла вниз.

Родители сидели за столом с приятными улыбками, словно приклеенными к губам. Я попыталась улыбнуться, но у меня не получилось. Папин лоб пошел морщинами.

– Сегодня твои любимые спагетти с тефтельками, – сказала мать.

Я знала, что домашний соус готовить полдня, поэтому поблагодарила и присела за стол, вспоминая, какое снотворное есть в нашей аптечке. Без снотворного мне сегодня не заснуть.

– Звонил отец Джеймса, – мягко сообщила мать. – Сказал, что его сегодня забрали в Программу.

Под ложечкой у меня свело, и я взяла стакан с водой. Кубики льда позвякивали, потому что у меня дрожала рука.

– Теперь его спасут, – говорила мать. – Слава богу, что есть Программа! А мы и не знали, что он болен.

Зато я знала, что он ушел, а по возвращении мне уже не быть частью его жизни. Память ему вычистят полностью.

– Слоун, – негромко сказал отец, – мама с тобой говорит.

Видимо, на моем лице проступило бешенство, потому что папа выпрямился на стуле.

– Что ты хочешь от меня услышать? – спросила я, едва контролируя собственный голос. – Неужели существует подходящий ответ?

– Можешь сказать, ты рада, что он поправится и не навредит себе.

– Его забрали, – взорвалась я. – Пришли в класс и выволокли его в коридор. Чему тут радоваться?

– Слоун, – ошеломленно начала мать, – значит, ты знала, что он болен? Ты же не пыталась это скрыть? Он же мог… – Она в ужасе замолчала.

Их упрямая слепота поражала – взрослые действительно предпочитают забывать о своих проблемах. Существует же поговорка, что неведение – благо. Программа крадет наши воспоминания, перезагружает личность, и мы выходим оттуда как новенькие, не зная обид и разочарований. Но кто мы без нашего прошлого?

– Джеймс скорее умер бы, чем согласился попасть в Программу, – выпалила я, взяв вилку. – И теперь я знаю почему.

Мать бросила салфетку на стол.

– Он получит помощь, Слоун, и это важнее всего. Будь у нас в свое время такая возможность, Брэйди…

– Ты что, совсем дура? – заорала я, не в силах сдерживаться. – Ты искренне веришь, что Брэйди согласился бы стереть свою память? Никому этого не надо. Никто не хочет быть бесчувственным! Они же убивают нас!

– Нет! – крикнула она в ответ. – Это вы себя убиваете, а они вас спасают!

– Отбирая все, ради чего стоит жить?

– Это ты из-за Джеймса? Деточка, но когда он вернется…

Я швырнула вилку через всю комнату, попав в стену.

– Не только из-за Джеймса! Они заберут часть меня, заберут Брэйди. Я не узнаю своих друзей, не буду помнить, почему любила ездить на реку. Между прочим, потому, что Джеймс меня там в первый раз поцеловал, ясно? Там признался мне в любви! А теперь у него все это заберут, и он меня не вспомнит. Он даже не будет знать, кто он!

– Если вам суждено быть вместе, значит, вы снова полюбите друг друга.

Я презрительно фыркнула.

– Ненавижу тебя, – сказала я, заплакав.

Я уже говорила это матери после смерти брата. Она пригрозила отправить меня в Программу, и я больше не решалась это повторять. Я смотрела на нее, чувствуя, как эмоции закручиваются в черную спираль.

– Хотя это я, пожалуй, беру назад, – печально улыбнулась я. – Себя я ненавижу больше.

На этом я побежала в гараж, брать мамину машину. Мне требовалось уехать подальше – от нее и от всего остального.

Я выехала из городка длинной дорогой, которую всегда выбирал Джеймс. Я не трогала радио и не выключила печь. По спине сбегали струйки пота. В машине было жарко и тяжело дышалось, но мне было все равно. Я сбросила скорость у фермы, где никого не было, кроме коров. И меня.

Свернув к обочине, я поставила машину на паркинг и уставилась на собственную руку с пурпурным колечком, подарок Джеймса. Через несколько секунд я разрыдалась, крича, пока не сорвала голос. Я почти задыхалась, когда мне в голову пришла одна мысль, поразив своей очевидностью. Вдруг я сразу успокоилась. Ушла боль, наступило умиротворение. Я рассеянно вытерла лицо и села прямо, снова завела мотор.

Я знаю, что делать. То, что сделал бы Джеймс, если бы я позволила. Мне не скрыть отчаяния. За мной тоже придут, и достаточно скоро. Возможно, уже назначен день. Меня уведут, залезут в душу, в память, сотрут воспоминания о Джеймсе, Миллере и даже о Брэйди. Они заберут все, что делает меня мной, и пустую отправят обратно.

Я почти улыбалась, выжимая на шоссе намного больше разрешенного, не заботясь о том, что могу разбиться. Почти надеясь, что разобьюсь. Но и если нет, ничего.

Потому что я еду к реке. Поплавать.

Я не поехала на наше обычное место. Я отправилась туда, где умер мой брат, и подошла к краю обрыва, глядя на пенящуюся реку. Было начало шестого, солнце стояло еще высоко. Я поехала в своей удручающе нормальной одежде, но сейчас мне отчего-то хотелось надеть что-то более знаковое – старый свитер Джеймса или футболку Брэйди. Мы так никуда и не отдали его футболки.

Я подняла руку и снова посмотрела на пурпурное сердечко. Джеймс подарил его мне целую вечность назад. В другой жизни. Это не метафора – тогда в нашей жизни был Миллер. Я заплакала.