Эдуард Геворкян - Деревянные облака

Мелкий снег таял в воздухе, идти по скользким плитам было тяжело, да еще мешок за плечами тянул назад. На машине, конечно, было бы удобнее, но меня бы тогда останавливали на каждом перекрестке. Через мост я перебрался в компании с веселыми японцами, которых в наших краях становилось все больше и больше. Ну, куда им деться, бедолагам, если половина их островов под воду ушла! Это они сейчас так веселятся, а лет десять назад ходили как прибитые… За мостом японцы рассосались по своим якиториям жрать сырую рыбу, а я направился к светлому пятиэтажному зданию, которое виднелось в конце проспекта.

Снег перестал таять. Неужто кончилось потепление и реки снова встанут? Это мне сейчас ни к чему!

У ворот я улыбнулся в глазок наблюдения, спел частушку про горбатого Деда Мороза и залепил глазок грязным снежком. Ворота распахнулись, и вышел удивленный охранник. На его вопрос, к кому это пожаловал Дед Мороз, я без лишних слов приветственно взмахнул посохом и опустил тяжелую дубинку прямо ему на голову. Ну ничего, скоро очухается.

Подниматься по лестницам в толстой жаркой шубе с мешком было нелегко. Лифт здесь, конечно, работает, но ключи от него, наверное, у охранника, а пошарить в его карманах я сразу не сообразил.

На третьем этаже, там, где спальни, вдруг распахнулась дверь дежурки и появилась воспитательница. В полумраке она все же разглядела мое одеяние и сердито сказала, что я спьяну все перепутал и школа для недоразвитых вовсе не здесь, а сейчас я должен исчезнуть со своими подарками, пока она не позвала охрану. Пришлось оглушить ее мешком.

Я человек мирный и чту законы. Но Боже упаси кому-либо встать между мной и моим ребенком. Чужой хлеб и с медом горек – это я навсегда запомнил.

Стало быть, в сентябре Тошку забрали в Центр профориентации. Поначалу я воспринял это нормально. Мало у кого ребенок обучался в Центре. Большие надежды, радужные перспективы… Навещал его каждый день, в родительские часы. Я там все облазил, обнюхал. Да, со школой не сравнить, даже частной. Здесь и техника новая, и еда качественная, а каждому ребенку по комнате полагается – ну, вообще, прямо как большим начальникам. С детишками и не занимались даже, только играли с ними, кормили. Им вроде нравилось, только когда я уходил, у Тошки глаза наливались слезами, но тут же набегали воспитательницы, тормошили, совали игрушки, развлекали-отвлекали…

И все бы хорошо, да через два месяца мне заявили, что детей скоро переведут в другой Центр, а вот куда, пока еще неизвестно. Может, в Европу, а может, и в Америку. Вот приедут эмиссары Комиссии, проведут последние тесты и тогда примут окончательное решение. Я начал было шуметь, но меня быстро поставили на место, пригрозив лишить права общения. Ну, тогда я стерпел. Стиснул зубы и принялся ходить по инстанциям, но везде мне вежливо объясняли: инвестиции в профориентацию настолько велики, что родители просто не могут покрыть страховку рисков. В управлении статистики я потребовал, чтобы мне сообщили сумму страховки. Немолодая китаянка тут же развернула ко мне монитор и показала цифры. М-да, с моими грошами лет двести надо работать и копить… «И что же, много найдется родителей, у которых такие денежки водятся», – спросил я. «Есть такие родители, – сочувственно ответила китаянка. – И если Комиссия сочтет целесообразным, то перспективного ребенка отдадут именно в такую семью на шестилетнее или двенадцатилетнее воспитание». А потом она полушепотом добавила: мне же лучше, если мой сын выбьется в элиту, а в таких семейках, которые могут покрыть страховку, связи и деньги решают все.

Вот тогда и я решился…

Дед Тарас, выслушав меня, обложил по-черному и Объединенные Комиссии, и всех, кто решает за нас, где что сеять, а где что жать, и велел перебираться к нему. Зиму пересидим, а потом уйдем на север, поближе к вольным городам-резервациям. Там и жизнь проще, и контролеров меньше. А что касается инспекторов, так они к нему на заимку не наведываются, а ежели кто нынче сунется без спроса, то найдется чем встретить. С этими словами он полез в подпол и, перемежая кряхтение крепкими матюгами, вытащил завернутый в промасленную мешковину ручной пулемет и цинку с патронами.

Дверь в спальню открылась без скрипа. Тошка спал, сбросив одеяло. Я достал из мешка приготовленную одежду и принялся одевать его спящего. Вскоре он проснулся, увидел меня в слабом свете ночника и радостно засмеялся. А когда я стянул с себя красный шарик носа и нацепил на него, то он и вовсе зашелся смехом. Я прижал палец к губам и быстро напялил на него шубку и меховую шапочку.

Охранник у ворот еще не пришел в себя. Тошка спросил, почему этот дядя заснул здесь, а я ответил, что дядя сильно устал. Водки напился, неожиданно заключил Тошка.

Свернув в переулок, мы оказались в неосвещенном квартале. Здесь лишь в редких окнах горели свечи. Мешок стал немного легче, в нем осталась лишь канистра с топливом. В мутном небе висел тусклый фонарик луны, а потом снег пошел гуще, перестал таять, и все вокруг побелело. Вот и веку конец, подумал я и, наверно, вслух повторил эту тоскливую мысль. «Да ты чего, папка, – дернул меня за рукав Тошка, – какой же это конец, наоборот, двадцать второй век только начинается!» Я увидел его веселые, все понимающие глаза и вдруг успокоился. Пока он со мной, а значит, еще не все потеряно…

Тут и уличное освещение включили, управа все-таки держала слово.

Так мы и шли: я, одетый Дедом Морозом, мой сынишка, наряженный маленьким Новым Годом, а когда добрались до сарая на берегу давно уже не замерзающей реки, в котором была припрятана старая моторка, над городом ярко вспыхнули фейерверки, возвещая полночь…

В хорошую погоду выхожу с работы пораньше, не дожидаясь сменщика. Домой иду пешком. Игарка – город небольшой, сто тысяч жителей для наших мест звучит внушительно, но я-то помню, какие они, настоящие города…

Огромные, чистые, все сверкает, несется и жужжит. Всякой твари там дышится легко, живется уютно, и проблем никаких, если не ищет приключений, не нарушает порядок и движется в общем спокойном ритме. У кого-то мозги заклинивает от этих ритмов, и с каждым днем им все труднее держать улыбку и настраиваться на позитив. Запросто могут сорваться и пойти вразнос. Тем, кто окажется рядом, жестоко не повезет. Другие без натуги улыбаются везде – на улице, в квартире, во сне и в сортире. Мозги у них шустрые, нацеленные только на успех. Осторожные по ступенькам вверх лезут медленно, с оглядкой, а кто борзеет, коллеги улыбчивые по мозгам так дают, что извилины еле успеют ногам скомандовать – ходу, и быстро! Как говорит мой сменщик Дима, цивилизованное общество любит свободу, но вольности не терпит.