Евгений Филенко - Вектор атаки

– Это как раз про меня. Я ищу человека с нечеловеческими качествами для решения одной застарелой задачи.

– Звучит интригующе.

– Наверное…

– Не желаете посвятить меня в подробности?

– Нет. Могу лишь уточнить, что речь идет о спасении большой группы людей.

– Харон был бы не лучшей кандидатурой на роль супермена-спасителя.

– Собственно Харон и не был мне нужен. Возможно, я хотел напасть на след ему подобных. Должны же они быть! Мир слишком велик и разнообразен, чтобы их не было…

Доктор Стеллан отложил очередную игрушку и встал, показывая всем своим видом, что аудиенция окончена.

– Что ж, – сказал он, бледно улыбаясь. – С Хароном вам не посчастливилось.

Покинув замок Кебарн и еще раз повосторгавшись со стороны его замечательной архитектурой («Да-а… умели, мерзавцы! У нас на Анаптинувике такого небось и быть не могло… ну так мы и живем да мучаемся в нашей разлюбезной дыре всего-то ничего, и вся история у нас соткана из бунтов да погромов, а единственным памятником старины отродясь была каталажка… Не то, что здесь… Сколько же ему лет?.. А это что за хреновина сбоку торчит? Неужто барбакан? Окна светятся… интересно, кто там обретается? Самый главный Канцелярский Жук?!»), мичман Нунгатау наведался в казарму, где познакомился с командой «болтунов». Подчиненные сразу ему не понравились. Да и сам он, судя по скисшим физиономиям, не произвел на них должного впечатления. Сержант Аунгу действительно был полукровка с явным преобладанием варварских кровей, приземистый здоровяк с традиционно расплющенным носом (кхэри, без различия полов, в любой драке меньше всего заботятся о защите собственной вывески, отчего встретить в природе кхэри с неизувеченной носопырой можно не в пример чаще, чем наткнуться на гекхайана в солдатском кружале), с прилипшей к губам наглой ухмылкой и рискованными шуточками. Ефрейтор Бангатахх, темнокожий и рослый, как все пеллогри, среди «болтунов» был самый сдержанный – что вовсе не означало, будто язык у него был худо подвешен; вел себя невозмутимо и держался слегка особняком. Рядовой же Юлфедкерк, бледный, анемичный, с длинными (что дозволялось приверженцам официально признанных сект) светлыми волосами, по-походному заплетенными в косичку, выглядел, как и положено сектанту, не от мира сего, говорил медленно, раздельно, чтобы все слышали и понимали, и временами норовил сбиться на какие-то заумные притчи. Полюбовавшись таким образом друг на дружку, обговорили распорядок на вечер, счастливо удержались от взаимных колкостей и с видимым облегчением расстались.

Мичман в свою клетушку, однако же, не пошел, а отправился на поиски развлечений. Настроение было таково, что настоятельно требовался праздник для души, и чем больше окажется фейерверков и орудийных залпов, тем лучше. Впрочем, ответственная миссия, что ожидалась в самом ближайшем будущем, склоняла его к умеренности в выборе радостей жизни. И потому от курения веселой травы, инъекций нехорошей химии, жевания мозговыносящей резины и тому подобных камерных плезиров решено было отказаться. Активными формами досуга, вроде задирания прохожих и разборок с патрулем, также на сей раз пришлось пренебречь.

Сориентировавшись по мобильному навигатору, Нунгатау швырнул свое пузырящееся адреналином естество в забитый до отказа шумной солдатней и мрачными работягами вагончик магнитопоезда, потолкался там пару остановок и вышел на крытую платформу в Сарикрорке.

Сарикрорк, отдаленный район столицы, с одной стороны подпираемый военным космодромом, а с другой – мрачным и сильно запущенным лесопарком, пользовался дурной славой далеко за пределами метрополии. Его имя в переводе с мертвого языка когда-то населявших эти места первопоселенцев означало «Змеиное Гнездо». И хотя змеи, движимые инстинктом самосохранения, давно покинули эти пространства, на их место вселились существа намного более опасные – эхайны-переселенцы, отброшенные низким достатком, житейскими неурядицами или сомнительными наклонностями на задворки социума. На девственного выходца с глухой периферии полыхание огней, густой шумовой фон и всеобщая озабоченная суета действовали вдохновляюще. Он даже мог бы по наивности принять это за высший класс, испытать первозданный детский восторг и нырнуть в бурлящий пахучий котел люмпенского пригорода, чтобы остаться в нем навсегда. Так оно часто и случалось: Сарикрорк редко отпускал свои жертвы. При всей своей неприглядности и низменности, этот район, как и другие пригороды Эхайнетта, такие же неприглядные и низменные в своих представлениях о богатстве и великолепии, выполнял важную социальную функцию. Он фильтровал неизбежные для всякого сколько-нибудь привлекательного мегаполиса миграционные потоки. Мало кто из тех, кто сюда стремился, ясно понимал, зачем он это делает. Обычно все сводилось к простой формуле: поиск лучшей жизни. Громадное большинство мигрантов имело весьма нехитрые представления о качестве жизни, как то: жратвы побольше и послаще… крышу попрочнее, чтоб не капало… лежанку помягче… и зрелищ! зрелищ! да немудрящих, понятных… чтобы в морду, и брызги веером… если уж задница, то непременно голая и без прыщей… Сарикрорк обещал: получишь что хочешь. А вернее, дарил иллюзию: непременно получишь, если будешь скучно и много работать, хорошо себя вести с начальством и патрулем и оставлять все заработанное в кабаках, вертепах и бурлесках этого ослепительного, запашистого, гремучего чистилища.

Здания примитивных кубических очертаний, сложенные из грубых серых панелей в облезшей от времени и ядовитых осадков «вечной краске», в безобразной шелухе из непробиваемого и огнеупорного стекла, громоздились впритирку, словно одна сплошная уродливая стена, стиснув узкие и потому вечно переполненные улочки уродливыми фасадами и угрожаще нависая над живым потоком козырьками, балконами, шахтами лифтов и воздушными переходами. Сполохи настырной, лезущей под ноги и в лицо, аляповатой рекламы, беззастенчиво и лживо сулящей все радости бытия в одном сосуде. Навязчивые ритмы, отдающиеся где-то под сердцем, в печенках и селезенках, попутно взламывающие черепную коробку с единственной целью – вырубить мозги… плеск воды, топот ног, громкоголосье… здесь никто не разговаривал вполголоса, если желал быть услышанным – орали прямо в уши, в лицо, будто угрожали всеми Стихиями сразу, желали оскорбить и вызвать на поединок, и при иных обстоятельствах поединком до смерти все и закончилось бы… а прислушаться – ничего серьезного, невинный обмен приветствиями и новостями, назначение встречи, какие-то мутные сделки на бегу…