Евгений Филенко - Вектор атаки

– Ты чего на меня пялишься, скорпион? – донеслось до него из-за пелены сладких грез.

Возвращение к реальности оказалось малоприятным.

Размечтавшись, Нунгатау и сам не заметил, как оскорбил прямым взором одного из сидевших на диванчиках в тени высокородных янрирров. И никого не волновало, что в эту минуту мичману все равно было, где и на чем, а уж тем более – на ком, остановить свои затуманенные зеницы. При иных обстоятельствах он и не смутился бы нисколько, а ответил бы с неменьшей наглостью, не опасаясь перспективы доброй заварушки, а если повезет – то и Суда справедливости и силы. Хотя вряд ли настоящий, рафинированный аристократ унизит себя Судом с каким-то паршивым кхэри… в стародавние времена с этим, говорят, бывало проще, без различий чинов, званий и кровей… вот вздуть нахала и так поразвлечься, разогнать застоявшуюся голубизну в жилах – это они могут… но тут уж как фишки лягут, не единожды мичману удавалось пощекотать самонадеянного янрирра ножичком между ребер и безнаказанно смыться под шумок… Но теперь все было иначе. Потому что отныне Нунгатау себе более не принадлежал, а хозяином души его и тела был гранд-адмирал Вьюргахихх, и поступки его диктовались необычным заданием, а следовательно, подвергать себя излишней опасности мичман права не имел. Более того, высокородные янрирры на диванчиках, числом трое, были не какое-нибудь штабное офицерье, большого уважения не заслуживавшее, а эршогоннары , Истребители Миров, то есть не просто армейская элита, а всем элитам элита, гордость и слава Эхайнора, и на счету у каждого, если верить знакам отличия – а не верить таковым никак нельзя, знаки эти именные, ни подделать, ни украсть невозможно, делают их вручную те же мастера, что и по тартегам работают, – по два, а то и по три боевых рейда, а всякий такой рейд – это выжженный до голого камня, выпотрошенный и ни к чему более не пригодный вражеский мир… И вот один из таких монстров, в чине капитана – а в прочих родах войск это все едино, что полковник! – темноликий, до зеркального блеска бритый, набычившись, сомкнувши челюсти-капканы, выжигал немигающим взглядом бледно-желтых глаз бедолагу мичмана, как один из тех миров.

– Мои извинения, капитан-торпедир… – пробормотал Нунгатау, вытирая несуществующий пот со лба. Ему полагалось выглядеть как можно более растерянным и жалким, хорошо бы – смешным, чтобы гнев эршогоннара сменился весельем, а прицел его гляделок наконец расфокусировался. Он опустился бы даже на колени, кабы помогло. – Виноват… впервые в таком нескромном месте… глаза разбежались…

– Хочешь сказать, это место слишком вульгарно для тебя? – проскрежетал эршогоннар. – Что же тогда говорить обо мне?!

– Никак нет, капитан-торпедир… осмелюсь предположить, что присутствие таких особ служит украшением любого места, даже самого неприличного… а уж вашей чести ничто не может навредить…

– Много болтаешь, – зловеще промолвил тот. – У меня уши заложило от твоей трескотни. И зачем только унтерам длинный язык?

Все складывалось самым скверным образом, и Нунгатау, продолжая корчить из себя опачкавшееся от ужаса ничтожество, однако же, присутствия духа не терял и краем глаза высматривал пути к бесславному отступлению. Каковых, к его неудовольствию, было совсем немного. «Как дурно сложилось, – подумал он с досадой. – И какой демон погнал меня развлекаться перед самым важным делом всей жизни?! Лежал бы себе тихонечко в казарме, пялился бы в потолок… так ведь нет, захотелось отведать столичной жизни… вот и отведал, хапнул, можно сказать, ртом и жопой…»

– Заткнись, Уррохорх, – лениво промолвил сидевший спиной эршогоннар, чьих знаков различия Нунгатау не мог рассмотреть в темноте. – Это у меня уши закладывает от твоего лязга. Оставь парня в покое.

– Пускай не таращится, – буркнул капитан-торпедир уже не так злобно. По всей видимости, слова товарища были для него не пустой звук, и уж что служило тому порукой – более высокий чин или изрядные ратные заслуги, о том Нунгатау судить никак не мог.

– Хэнтауту прав, – сказал третий торпедир, в лейтенантском чине. – Коль явился в вертеп – не мешай блудить остальным. Нервы, мастер, нервы… Выпейте-ка лучше да смотрите на девок.

– Позволите удалиться? – промямлил Нунгатау, обрадованный столь благоприятным поворотом событий.

– Разве ты еще здесь? – изумился Уррохорх.

– Ступай, брат-скорпион, – бросил благодетельный Хэнтауту через плечо.

Нунгатау попятился, опасаясь повернуться к эршогоннарам спиной – кто знает, не покажется ли это им оскорбительным?! «Как он меня назвал? Брат-скорпион?! Да ведь он из наших, из кхэри… – вдруг сообразил он. – Как бишь его – Хэнтауту? Ну конечно… И как я сразу не догадался? Выходит, и мы из своих болот можем воспарить под самые сказочные небосводы!»

Мичман отступал в клубящийся полумрак, подальше от опасного соседства, на ходу обдумывая это внезапное открытие. «Что же получается? Рассказывают, за плечами у каждого торпедира не только офицерское училище высшего разряда, а и какая-нибудь научная академия. И боевой налет измеряется не часами или, там, декадами, а страшно подумать – годами. Годами! В пустоте, в темноте, в холоде, взаперти в пустотелой затхлой коробке… Но ведь этот кхэри сумел – значит, и я сумел бы. Если бы не проклятая жизнь в проклятом месте, где меня угораздило явиться на свет в проклятый день и час… А может быть, напрасно я списываю все на свою незаладившуюся жизнь? В конце концов, все мы, кхэри, от одних корней произрастаем и на одном поле… Просто он – смог, а я – нет. Все эти годы, пока я гонял мисхазное бушло по пригородам, он впихивал в себя науки и знания, терпел унижения от таких, как этот гад Уррохорх, не ел, не спал, телок не валял, а корпел в училищах и академиях и поднялся над собой, достиг всего, чего желал, чинов и уважения, и никто ему слова поперек больше не молвит и подлым происхождением в нос не натычет. А я сейчас пытаюсь обмануть собственную судьбу в погоне за келументари, которого, быть может, и нет вовсе… но разве кому-то хотя бы раз удавалось обвести судьбу вокруг пальца? Скорее, наоборот: это она объедет тебя по кривой дорожке, выждет за углом и отгрузит по полной всего, что тебе от нее причитается…»

Нунгатау даже потряс головой, чтобы отогнать неприятные мысли. « Херюзга все это. Судьба не всегда злодейка… иногда она дает хороший шанс, быть может – единственный, и буду я последний дурень, всем дурням дурень, стыд и срам всему племени кхэри, мисхазный мисхазер, если не употреблю этот шанс к собственному благополучию!»

На короткое мгновение разгоряченную голову мичмана посетила вполне здравая мысль: коль скоро впереди расстилаются столь ослепительные перспективы, то не лучше ли и впрямь забиться в самый темный угол казармы и провести там остаток ночи тихо и безопасно, а уж поутру поручить себя воле Стихий и пуститься на поиски келументари, взяв за правило впредь подвергать себя исключительно оправданному и целесообразному риску? Но он прогнал ее прочь, выругавши себя за малодушие. «Да, я сарконтир… скорпион. Не выслужился еще до иных, более уважительных прозвищ. Какие мои годы? Успею. – Здесь его думы снова свернули на прежнюю дорожку. – Интересно, сколько лет этому… как бишь его… торпедиру Хэнтауту? Что, если он мой ровесник? Вот он точно успел. А я – я успею ли?»