Юрий Никитин - Alouette, little Alouette…

Аллуэтта ощутила, как ее начало слегка приподнимать, словно воздушный шарик, но странное ощущение невесомости быстро прекратилось, автомобиль коснулся выпущенными колесами покрытия парковочной посадки и в порядке машинной любезности, запрограммированной заранее, подкатил к ярко освещенному подъезду отеля, где и живут все члены его команды, за исключением Максима и Анечки.

На другой день Аллуэтта послушно переносила мышек в приготовленные для них клетки, апартаменты, а не клетки, если только нет цели специально их сперва помучить, следила за их состоянием и даже самостоятельно собирала данные по контрольным и контролируемым группам.

За спиной рутинная работа, все помалкивают, и она слушала новости с улиц и площадей, часть визуальной информации транслировалась прямо на сетчатку глаза, не вступая в конфликт с тем, что она видит перед собой в реальности и делает.

После того как показали, как простой и очень простой и демократически настроенный народ прошел по центральным улицам, оттесняя полицию, разбивая витрины и поджигая припаркованные у обочины автомобили, выступил политолог-психоаналитик и велеречиво начал объяснять, что человек осознает себя тогда личностью, когда начинает понимать, что родители – это одно, а он – другое. Именно тогда и начинается протест против «родительского засилья». И все, что скажут родители, трактуется только в худшем из смыслов. Улица рулит!.. Только улицей тоже рулят. Другие люди, не родители.

Самое простое, чем может себя проявить дурак, – это сломать что-то, плюнуть в суп соседу, побить стекла на троллейбусной остановке и поорать, что власть у нас говно, нужно другого президента… Какого? А не один хрен, просто другого!

Их легко собрать на любой митинг, для них главное – протест. Опять же, неважно, против чего. Но лучше всего против власти, так как чем круче противник, тем выше самооценка как борца со злом.

Это заметно во всем, например охотнее всего ищут недостатки в романах топовых писателей, измываются над растолстевшей певицей, и неважно, что все равно поет лучше всех, но толстая и сиськи силиконовые!

Порицая других, косвенно хвалим себя, и, когда что-то критикуем, мы тем самым даем понять, что мы бы сделали лучше, а не делаем только потому, что либо некогда, либо там одни сволочи, я туда и сам не пойду… и так далее.

Когда сходятся вот такие в одну кучку, начинается самое интересное: кто придумает, как обговнякать критикуемого покруче! Какие только дурости ему не начинают приписывать, какие только глупости сами не сочиняют!.. И такие довольные, они же отважные, они борцы со злом. Учатся хуже некуда, работать не хотят, но зато такие революционные…

Найден прекраснейший ход, как управлять этими придурками, а они придурки, даже если среди них попадаются и с высшим образованием, но мы-то знаем, что высшее образование было высшим сто лет назад, а теперь это просто фикция.

В общем, придуркам говорят, что они – умные и прогрессивные, а те, кто защищает существующий строй, – тупые и косные, они ж ничего не понимают. Ну, как и родители, тупые и консервативные, не понимают прогрессивных и революционных чаяний молодежи ничего не делать, не работать и не учиться, а только развлекаться и все получать на халяву.

И вот, эти умные и прогрессивные, с соплями до пояса, идут громить государственные учреждения, там же только бюрократы и жулики, жгут по дороге припаркованные дорогие машины, все наворовано, а если сгорит и старый «жигуленок», то что ж, лес рубят…

Молодых и горячих дураков, продолжал психоаналитик, продолжают ловить на их стремлении все ломать и крушить, дабы резко «улучшить мир»…

Она не успела дослушать до конца, от двери кто-то прокричал бодрым голосом:

– Босс, очнись!.. Там смишник прибыл, интервью у тебя взять хочет.

Максим с трудом оторвался от простейшего бинокулярного микроскопа, медленно повернулся.

– С какой стати? – спросил он настороженно. – Снова какую-то гадость измыслит?.. Гони.

Френсис сказал с сочувствием:

– Не получится. Сейчас, когда у нас такое финансирование и третья в мире установка ККК-3С, мы уже в сфере внимания. Конечно, до Ани Межелайтис далеко, но все же нынче в тренде.

Максим сказал с досадой:

– Ладно, проведите сюда вежливо. И чтоб все как рыбы!.. Поглубже в ил, ни звука!..

Анечка сказала трусливо:

– Я вообще стану камбалой. Если получится, конечно, а то Евген говорит, что у меня здесь вот торчит, как у хохлушки, а здесь вообще выпирает…

Френсис сказал быстро:

– Аллуэтта, расстегни еще одну пуговицу на блузке и… проведи его в лабораторию. Когда будет спрашивать глупости, а он будет, ты улыбайся и облизывай губы. Ну, как все это делают.

– Я так не делаю, – отрезала Аллуэтта.

– Правда? – спросил встревоженно Френсис. – А что с тобой не так… Ладно, потом отправим к психоаналитику, а пока иди встречай. И бедрами покачивай, покачивай, не забывай, это важно для мирового пролетариата ученых.

Через десять минут в лабораторию вошли в сопровождении Аллуэтты двое молодых мужчин, на груди и на спине надписи крупными буквами «Пресса». Когда-то так ходили сам корреспондент и оператор, оба таскали сложную и громоздкую аппаратуру, но сейчас, когда техника вмонтирована в одежду, отпала необходимость в операторах. Однако занятость населения стараются сохранить везде, где возможно, и теперь оставшийся без работы оператор заносит корреспонденту хвост на слишком крутых поворотах, хотя злые языки утверждают, что не хвост, а пенис.

– Денис Евстигнеев, – назвался первый и широко улыбнулся. – А это Макс Тимонофф из телеканала «Вести дня». Вы заведующий лабораторией?.. Вы?.. Ах, простите, вы… Вы так молоды, а ваше имя уже упоминается в прессе все чаще и чаще!

Максим ответил вежливо:

– Уверяю вас, свои статьи о внутриклеточных технологиях я размещаю не в прессе.

Корреспондент засмеялся.

– Еще бы!.. Но я подготовился по дороге к вам, успев прочесть в лифте, что вы усиленно работаете над проблемой бессмертия и утверждаете, что оно уже близко?

Максим кивнул.

– Ближе, чем даже думают многие ученые.

– Но вы обмолвились, – сказал корреспондент живо, – что достижение бессмертия возлагаете на молодых и среднее поколение. Это верно?

– Да, – ответил Максим.

– Но почему не на старших? – спросил корреспондент с жаром, словно сенсация запрыгала перед ним, как рыбина на горячей сковороде. – У старших и опыта больше… и жить им хочется больше. Почему у вас такая странная позиция?

– Странная? – переспросил Максим. – Нет, все закономерно. У людей старшего поколения другое отношение к жизни.

– Простите?

– Инстинкт, – сказал Максим. – Тот самый, что ведет от момента рождения, а разум его только обслуживает. В молодости у меня волосы вставали дыбом, как только у меня мелькала мысль, что когда-то умру. Даже не погибну, а умру в глубокой старости. Как это умру? Как это меня не будет? А как же весь мир? Как он будет существовать без меня? И что, я не увижу того, что будет через тысячу лет? Даже через двести?..