Наталья Лебедева - Театр Черепаховой Кошки

Самый толстый ее конец пришелся Веронике прямо по шее: по выступающему позвонку. Она тихо охнула и повалилась на землю, раскинув руки. Шапочка скользнула по макушке нежным, протяжным движением, будто прощаясь с головой и темными гладкими волосами. Длинный ремень сумки плеснул по воздуху черным ужиным хвостом, и рука не поймала и не поправила его.

Ошарашенный мужчина стоял над телом и шептал, жуя обветренные губы:

— Эх… Эх…

Его рука взлетала в воздух, и ладонь указывала на девушку широким жестом, словно он пытался объяснить ветру и дереву, что хотел спасти, и — вот.

— Наслаждайся жизнью, Вероника, — ведущая появилась на экране. Она развалилась на стуле и выглядела такой довольной, словно кто-то только что довел ее до оргазма.

Виктор почувствовал раздражающую дрожь ревности.

— Наслаждайся, — повторила она. — Забудь про комплексы, отбрось ненужные мысли. Найди себе красивого мужчину. Ведь тебе так недолго осталось…

Рите было страшно. За окном стояла темная ноябрьская ночь, там поднимался ветер, и где-то совсем недалеко постукивала по жестяному карнизу тонкая ветка березы.

К этому звуку примешивался другой, неясный, шум: в квартире кто-то ходил.

Рита выглянула в коридор: ни мужа, ни дочери. Двери в их комнаты были плотно закрыты. Да к тому же человеческие шаги были бы определенными, четкими, а тут ходил кто-то неявный: в шагах не было ясного ритма, и они не звучали весомо, как будто идущий весил совсем немного, как большая плюшевая игрушка.

Дверь кладовки была приоткрыта, там кто-то ворочался и вздыхал.

Рите стало нехорошо. Она вцепилась в дверь побелевшими от напряжения пальцами. Кладовка — это был ее бич. Рита не боялась шорохов в ванной и когда пальто падало с вешалки в прихожей. Она спокойно заглядывала под кровати в темное время суток. Но не в кладовку. Временами кладовка вела себя как обычная комната. Но иногда становилась приютом для кого-то большого, кто дышал и ворочался.

Рита с тоской вспомнила, что раньше всегда шла к мужу, заслышав странные звуки за дверью. Виктор посмеивался над ней, но обязательно шел выручать: открывал дверь, включал свет, отодвигал мешок и большую коробку, чтобы Рита убедилась, что там никого нет, а потом запирал дверь на шпингалет. Теперь шпингалет был сорван, а Виктор недоступен…

Рита вдруг осознала это: осознала, что не может открыть дверь в большую, общую когда-то комнату и попросить мужа о помощи. Или даже просто обратиться к нему по имени. Она почувствовала себя живущей в стеклянном кубе: вспомнила, как энтомологи, изучая муравьев, разрезают их дом стеклянной стенкой, чтобы видеть, как насекомые ползают внутри. Для насекомых вроде бы все остается как прежде, но с другой стороны, в доступные прежде комнаты теперь не попасть, и можно только смотреть сквозь прозрачную и непреодолимую преграду туда, где живет теперь что-то непонятное.

Рита постояла еще немного в дверном проеме, но поняла, что не может себя победить. Она закрыла дверь и села к ноутбуку, по-прежнему прислушиваясь к сиплому дыханию кладовочного жильца.

— Куда пропала? — спросил ее Вестник.

— У меня в кладовке кто-то живет, — Рита стукнула по клавише «Enter» и вдруг поняла, как это глупо, должно быть, звучит. — Ну, то есть, — поправилась она, — там шорохи какие-то, и я их боюсь. А дома больше никого нет.

— Вот был бы я рядом, я бы тебя спас.

— Жаль, что ты не рядом.

— Жаль…

Рита задумалась. Михаил видел ее силуэт в окне. Он наклонился к телескопу, чтобы разглядеть ее получше. Впрочем, это занятие уже наскучило ему. Казалось, их отношениям нужно что-то новое.

— А что ты сейчас делаешь?

— Я? — спросил Вестник, и Михаил задумался, что бы такое написать. — Я болтаю с тобой, из динамиков льется музыка, свет приглушенный, и я пью красное вино из высокого бокала на тонкой ножке… — Михаил отхлебнул виски из стакана с тяжелым дном и еще раз взглянул в телескоп, проверяя, нужный ли эффект произвели его слова.

Рита замерла у монитора, прижав к груди скрещенные руки.

— Не хватает только камина: с огнем и отблесками — но зачем камин в городской квартире? А большой дом мне одному не нужен. Вот если бы рядом была женщина, ради которой я мог начать строить большой дом…

Рита переваривала информацию. Она то заносила руку над клавиатурой, то отдергивала ее. Писала что-то, стирала… Михаил ухмыльнулся и свернул окно аськи, открытое поверх популярного порносайта.

Михаил лазал по нему уже часа полтора, но проститутки там были вареными и какими-то потрепанными, и он не чувствовал ни капли возбуждения, глядя на них. Заинтересовала его, пожалуй, только одна. Она танцевала стриптиз возле барного стула в заштатной телестудии. Камеры смотрели на нее, широко раскрыв черные бессмысленные глаза. Прожекторы удивленно тянули вверх тонкие шеи штативов. Позвякивал лед в стакане на шатком столике. Сверкали прикрепленные на заднике буквы, но Михаилу никак не удавалось прочитать название целиком, только «ЛУ… ВИД…».

Дальше стриптиза дело не пошло, и Михаил с сожалением закрыл сайт.

— Интересно, — сказала Рита, — сколько тебе ехать до меня? Часа два?

— Думаю, три, — ответил Вестник.

— Жаль, что мы живем в разных городах.

— Жаль. Действительно жаль. — Михаил улыбнулся. Ему нравилось обманывать Риту. Она выглядела от этого очень беззащитной и зависимой.

— И ты готов был бы ко мне приехать?

— А ты позовешь?

Житель кладовки громко вздохнул и с мягким стуком поставил на пол одну ногу, потом другую. Рита вздрогнула.

— Я? — написала она, отправила букву и знак вопроса и замолчала, будто в самом деле ожидая ответа. Будто раньше речь шла о ком-то другом.

— Ты, — ответил Вестник, а в Михаиле зрело разочарование: Рита опять ускользала.

— У меня муж, — сказала Рита, оглядываясь на дверь. — Ты же знаешь, что я замужем. Неужели тебя это не останавливает?

— А я бы все равно приехал.

— Да? Почему?

— Ты такая красивая…

— А я не знаю, какой ты. Никогда тебя не видела.

— Я-то? Я, конечно, толстая уродливая тетка лет пятидесяти, — и он наставил кучу смайликов, а потом сразу продолжил: — Если хочешь, сейчас пришлю тебе фотографию.

— Хочу, — ответила Рита.

Он помедлил немного, а потом выслал файл. Рита, волнуясь, открыла его. Ей так хотелось, чтобы Вестник был похож на Траволту. Но с фотографии смотрел высокий худой мужчина средних лет. У него были темные, густые короткостриженые волосы, высокие скулы и вытянутый подбородок. Мужчина стоял под хмурым небом на фоне белостенного исторического сооружения и был очень сосредоточен и даже хмур. Впрочем, точно выражение его лица определить было сложно, потому что глаза были скрыты темными очками.