Наталья Лебедева - Театр Черепаховой Кошки

Программа внезапно окончилась, экран потемнел, а ошарашенный, сбитый с толку Виктор бросился за пультом, чтобы пересмотреть ее, найти ответы на свои вопросы и, может быть, еще раз взглянуть на обнаженную Смерть, прикрытую кремовым шелком.

Но пункт «Запись» был пуст. Смерть обманула его, как быка на корриде. Яркая мулета пошла в одну сторону, тонкое тело тореро — в другую. Виктор погрузился в обманку и не уловил самой сути. Не уловил именно того, что и грозило ему смертью.

Аська огокнула, и Рита вытащила ее из-под открытого вордовского документа. Она пыталась начать новый роман и одновременно болтала с Вестником, но не удавалось ей ни то, ни другое.

О чем писать, она не знала: все сюжеты исчерпались в прошлый раз, и в голове было пусто. Рита описывала жуткую бурю, бушующую на улице, гром, молнию, дождь и ветер, стучащие в окна ветки и еще бледную и худую темноволосую девушку в пустом и страшном старинном замке. Но что делать с грозой, замком и девушкой во всем их готическом великолепии, Рита не знала.

Она пробовала поныть об этом Вестнику, но он словно не понял и стал говорить о том, что у него, напротив, все идет прекрасно и что один из фантастических журналов, возможно, напечатает его «Железного льва». Рита почувствовала жгучую зависть и тяжелое отчаяние. Чувства были такими сильными, что у нее даже рука затряслась, так что пальцы перестали попадать по буквам.

Вестнику наскучило хвастаться, он перешел к комплиментам и с каждой фразой заходил все дальше и дальше, а потом написал:

«Я бы хотел целовать тебя. Сначала поцеловал бы в губы… Представь, что я целую тебя в губы…»

Рита закусила губу, чтобы сдержать смешанный со смехом истерический стон. Представления о виртуальном сексе теперь накрепко связывались у нее с кладовкой, и монстром, и с пыльным запахом, и с пугающими шагами за дверью.

Она написала: «Не надо… Нет настроения. Вот если бы ты был тут. На самом деле тут, а не по Интернету».

Это был хороший ход. Она как будто бы не отказывала, а приглашала приехать.

Вестник замолчал. Ответа от него не было минуту или две, и Рита даже немного расстроилась, но и расслабилась тоже.

Она развернула документ с романом и написала: «Вдруг послышался настойчивый стук в дверь», — и тут снова огокнула аська.

Рита открыла и остолбенела.

— Я приеду, — ответил Вестник.

Руки ее затряслись.

— Првада? — написала она и тут же поправилась: — Ой, я хотела сказать: правда?

— Конечно, правда, — ответил Вестник. — С чего бы мне врать?

— А когда?

— Завтра.

Рита судорожно вздохнула.

— Уже завтра? — написала она.

— Да. Или ты не хочешь?

— Нет, конечно, хочу. Завтра у меня как раз выходной. А когда завтра?

— Утром. Если я сейчас сяду на электричку, буду в твоем городе к раннему утру. Проведем вместе целый день. Хочешь?

— Хочу, — ответила Рита. Чтобы набрать четыре буквы, она потратила целую минуту. Пальцы не сгибались и словно прилипли друг к другу.

Михаил видел ее через окно, и ему не нравилось то, что он видел. Что-то в Рите неуловимо менялось. Она выглядела словно бы больной. Плечи опустились, взгляд потух. Даже руки не порхали больше над клавиатурой, а прикасались к ней осторожно, словно от любой из кнопок она боялась получить электрический разряд.

Михаил решил добавить немного эротики и написал: «Представь, что я целую тебя в губы …», — а она задумалась. Не должна была, но задумалась. Раньше Рита велась с первой фразы: ждала этого и хотела. Рассказ для эротического конкурса снял табу и запреты — ведь они всего лишь писали рассказ, — потом она втянулась. А теперь все почему-то откатилось назад.

Он написал, что приедет утром. Рита согласилась и надолго замолчала. Михаил видел, что она сидит, замерев и нагнувшись над клавиатурой, как знак вопроса. Она стала казаться Михаилу трупом из детективного фильма: трупом, который застыл в кресле и непременно повалится вперед, стоит только кому-нибудь подойти и легонько тронуть за плечо.

Но Рита ожила. И написала:

— Приезжай.

— Приеду, — ответил Вестник.

Она снова помолчала, а потом все-таки спросила:

— Когда тебя встречать?

— Сейчас прикину, — ответил Михаил и в самом деле полез на «tutu.ru». Подходящая электричка прибывала в 8.23.

— В 8.23,— написал он. — Надеюсь успеть. Если не успею, позвоню. Дай мне номер твоего мобильного.

Она написала ему свой номер.

— Приходи на вокзал в начале девятого. Придешь?

— Прду. Приду, — поправилась Рита. — Обязательно.

— И тогда я тебя поцелую.

— Да. Тогда ты меня поцелуешь.

— По-настоящему.

— По-настоящему.

— Сразу, как сойду с поезда. Увижу тебя и поцелую.

— Договорились. — Рита поставила улыбчивый смайлик, благословляя того, кто придумал анимированные смайлы, с помощью которых так просто демонстрировать фальшивые чувства. Добавила смайлик-поцелуй. Хотя рука тянулась к тому, что безжизненно болтался в петле.

Михаил видел, что ни черта она не улыбается. И ни капельки не рада. Он со злостью захлопнул крышку ноутбука.

В половине двенадцатого ночи, когда Рита договаривалась о встрече, а Виктор смотрел последнюю передачу СЛТ по телевизору, Саши не было дома. Она в одиночку слонялась по темному парку. Окно Черепаховой Кошки плыло за ее плечом. В комнате горела всего одна лампа, и свет ее был направлен на растянутый на раме светлый шелк.

Саша видела бледные руки художника и темный силуэт Черепаховой Кошки, лежащей на подоконнике. На кончиках ее длинных шерстинок свет лампы сверкал сочными оранжевыми искрами.

Саше не с кем было говорить — не с кем, кроме Кошки, — и она вышла на улицу, где Кошкина комната оказывалась не за стеклом, а у самого плеча.

Кошка то приоткрывала глаза, то опять зажмуривалась, переваливалась с боку на бок, устраиваясь поудобнее. Руки исчезли. Художник повернулся к Саше спиной и почти полностью растворился в темноте.

Саша шла и думала: какой смысл в способностях? Какой смысл, если Черепаховая Кошка сделает так, как надо ей, художник все нарисует, а у Саши что-то выйдет только в случае, если это не идет вразрез с Кошкиными представлениями. Это было как в кукольном театре, где марионетке ослабляют нить только для того, чтобы у нее, как положено по сценарию, опустилась рука.

Саша завидовала художнику. Чудесная роль: воплощать чужую мысль, не отвечая за последствия.

— Раз уж я умею рисовать, — сказала Саша Черепаховой Кошке, — пусть художник возьмет меня в подмастерья. Я могу выполнять простые заказы. Почему нет?

Но Черепаховая Кошка только довольно жмурилась и слегка шевелила длинными жесткими усами, как будто посмеивалась.

Сашу это взбесило. Она решительно направилась к окну, но, когда подходила, окно удалялось. Саша протягивала руку, и ее пальцы едва не касались оконной рамы, такой близкой, что можно было различить на ней мягкие разводы малярной кисти, но рама тут же отплывала в темную, разбавленную снегом ночь.