Екатерина Чернявская - Хозяин зеркал

– Мечты сбываются, – завершив строку, хихикнул чтец. – Мечты сбудутся очень скоро… Знаете, Оскар, что смешно? Я ведь писал хорошие стихи и мечтал только о том, чтобы их опубликовали. Но их не публиковал ни один журнал. А теперь я пишу очень плохие стихи, и их везде публикуют. Не парадокс ли?

– Чего ты от меня хочешь?

Маяк снова склонился над своей жертвой и спросил:

– Оскар, вы мстительны?

– Что?

– Понимаете, мне нужна буква R. Точнее, нужен подходящий человечек, чтобы стать для нее сосудом. R, Revenge [23]. Сам бы я сгодился, да годы уже не те. Потом, мне очень хочется посмотреть спектакль, а его удобней смотреть из партера или даже с галерки, но никак не со сцены. Хочу увидеть, как они забудут про свое хваленое перемирие и начнут рвать друг другу глотки…

Оскар уже мог чуть-чуть пошевелить пальцами. Дело за малым.

– …а они начнут. Как только поймут, что Хозяев Круга намечается двое, ах, какая тут заварится каша! А я буду сидеть в партере и посмеиваться. Понимаете, друг мой Расмуссен… – Тут Маяк наклонился еще ниже. Свет лампы плавал в его выпуклых глазах, как в жидком масле. – Мой предшественник был неправ. Ему казалось, что надо убивать. А надо только выжидать. Выжидать и слегка подталкивать события, чтобы они двигались в желаемом направлении. И я усердно подталкиваю, только вот нужного человека никак не могу найти. Полно мстительных, но каких-то мелкомстительных, из тех, что плюнут в чашку соседу, когда тот отвернется. А Господа ведь по-мелкому не играют. У них все серьезно. Воплощение Голода. Воплощение Мора. Воплощение Войны.

Глава Василисков замолчал ненадолго, затем улыбнулся и спросил:

– Так как, Оскар, вы мстительный человек? Иначе ведь не приживется.

– Что не приживется? – хрипнул Расмуссен, мечтая, чтобы гад нагнулся еще ниже – тогда можно было бы вцепиться ему в глотку зубами.

– А вот это. – Журналист, порывшись под рясой, вытащил длинный осколок стекла.

Стекло было черным. Стекло было черным, и это последнее, что успел увидеть Расмуссен, потому что в следующую секунду Маяк высоко занес руку и с размаха всадил осколок полицмейстеру в грудь.

Было очень больно. Лягушонок понял, что надо подумать о чем-то важном: Наперстянка, рыжая аптекарская девка, бритый затылок Богомола, ласковая шлюшка с Котельной по имени Марта. Но не думалось уже ни о чем.

Некоторое время Маяк задумчиво смотрел на кровь, толчками выплескивающуюся из раны, и на торчащий осколок, а затем сокрушенно вздохнул:

– И этот не годится.

Он с усилием вытянул стекло, обтер краем балахона и снова спрятал. Взяв полицейского за ноги, журналист потащил несопротивляющееся тело к каналу. Голова раненого бессильно моталась. У края воды Василиск остановился, отдуваясь, смахнул рукавом пот и пинком отправил свою жертву в канал.

И грязь приняла Лягушонка Оскара, родная, с детства знакомая грязь, приняла и успокоила навсегда.

Старая Миранда, опираясь на два посоха, медленно ковыляла по улице. Ее не пугали ни клаксоны паромобилей, ни суматошная городская толчея, ни недреманное око Стальных Стражей. Главное было не выронить крепко зажатые под мышкой драгоценные свертки и дойти. Дойти, с трудом переступая непослушными больными ногами, обутыми в войлочные башмаки. С серого, укрытого клочковатыми тучами неба сыпался мелкий снежок. Дорога отняла у старухи почти половину дня. Солнце вырвалось из облаков, расчертив мостовую тенями. Тени укорачивались и почти совсем пропали к тому времени, когда старая булочница дошла до обрыва и начала неторопливый спуск к Собачьему пустырю – шаг за шагом, прижимая к боку аккуратно уложенную льняную мантию и пузырьки с маслом и чистой водой для омовения. Целью долгого пути являлся сточный пруд со скрючившимся над водой голым пучком ивовых прутьев.

Миранда развела небольшой костер среди камней, подсыпала в пламя благовоний и принялась палкой чертить на песке фигуры и знаки. Удостоверившись в правильности чертежа, достала из складок мантии кожаный мешочек с кровью черного петуха.

– Призываю тебя, великий ярл Фурфур! – торжественно провозгласила она, кропя кровью песок. – Заклинаю и приказываю явиться перед этим кругом и предстать передо мной приветливо и с миром, говорить четко и ясно, чтобы могла я разобрать слова. Если же откажешься прийти, то прокляну тебя и низвергну гореть в вечном пламени, в озере, смердящем серой.

Повинуясь ее словам, из-за ивового ствола появился олень, несущий на рогах плошку с колышущимся огнем, и приблизился к воде. Точнее сказать, сторонний прохожий увидел бы лишь сидящую перед костром старуху, облезлые прутья ивняка и, может быть, едва заметное движение воздуха над илистым, в островках грязного снега берегом. Сама же Миранда любовалась зеркальной гладью лесного озера, отразившего деревья и небо, сизые листья склонившейся над ним плакучей ивы и красавца оленя. Не глядя на самого зверя, Миранда указала ему круглой восковой печаткой с магическими письменами на вычерченный в песке треугольник.

– Встань сюда! – скомандовала она, по-прежнему не отводя взгляда от отражения.

Олень ступил в середину треугольника и обернулся худосочным юношей в перьях, который со спины вполне сошел бы за измученного весенней линькой ангела. Но при первом же взгляде спереди сходство с небесным созданием терялось мгновенно. В том месте, где ангелы обычно носят безмятежно светлый лик, лика не было никакого – ни белого, ни черного. Выглядело это так, словно над плечами юноши в пустой стеклянной колбе метался беспокойный огонь.

– Хочешь, чтобы я вызвал шторм, повелительница? – хрипло прокаркало существо, поклонившись Миранде.

– Нет, – уверенно отказалась она.

– Хочешь, чтобы я возжег любовь между мужчиной и женщиной?

Булочница вздрогнула, подумав о Иенсе и заплаканном по утрам Гердином личике, но быстро опомнилась. Уж ей ли не знать наверняка, что выпрошенная у демонов любовь никому не приносит счастья.

– Нет, – отрезала она после минутного колебания.

– Неужели я опять должен похищать для тебя зеркала?!

Великого ярла Фурфура, кем бы он ни был, эта затея, похоже, совсем не радовала.

– Поздно, – вздохнула Миранда. – Уже слишком поздно. Осколки Великого Зеркала нельзя украсть, можно лишь взять бесхозное, а теперь у них объявился хозяин.

– Что же тебе понадобилось от меня?

– На сей раз лишь правдивые ответы.

– Ты же знаешь, что я никогда не лгу…

– Тогда отвечай!

– Что ты хочешь узнать, повелительница?

Суматошно начавшийся денек к полудню вроде бы устаканился. Ловко спровадив W и полицмейстера осматривать Храм и оставив F утолять голод – нет, не вареной полковничьей требухой, а нежнейшей индейкой с трюфелями, – Кей подхватил P под локоть и потащил к своему лимузину. Опустившись на кожаное сиденье, Кей даже замурлыкал песенку. За окнами машины сверкало солнце, отражаясь в каждом стекле и в каждой лужице. Горожане, обрадовавшись оттепели, высыпали на улицы. Настроение у Кея было легкое и вдохновенное – в таком настроении на раз делаются год копившиеся дела, а если и не делаются, все равно будущее сулит взлет, успех, разгадку некой веселой и заманчивой тайны.