Денис Шабалов - Право на жизнь

– А ведь второй переход через «ноль» мы уже сделали, – сказал вдруг Кубович. – Получается, теперь надо вот-вот третий ждать, а там уже и по сторонам смотреть повнимательнее?..

– Ну… Если гипотеза верна, – получается так, – развел руками Профессор.

– Я, кажется, уже сейчас что-то вижу, – сказал вдруг Счетчик, указывая куда-то в глубину тоннеля. – Вон, посмотрите… Домик что ли?.. Леха, подсвети.

Луч дальнобойного фонаря сместился – и в его свете сталкеры увидели странную хибару. Данилу сначала показалось, что это просто гора непонятной и ни к чему не годной дряни, и лишь потом, когда сталкеры подошли поближе, он понял, что эта куча и впрямь претендует на звание человеческого жилища. К ней неприменимо было даже слово «построена» – лачуга была именно что сооружена, слеплена из самого разномастного хлама. Две стены сложены из коробок и ящиков, третья – из двух автомобильных ураловских капотов, крыша – рифленые железные листы, а вместо дверного проема в торцевую часть было врезано большое ураловское же колесо. Территория вокруг хижины была усеяна самым разнообразным хламом, который скапливается, если место не убиралось в течение очень долгого времени. Это были именно что бытовые отходы – пакеты с засохшей или заплесневевшей едой, пустые банки из-под консервов, пара драных носков, гильзы, пластиковые бутылки разного размера и конфигурации, скомканная бумага и прочий тому подобный мусор.

И среди всего этого великолепия внимание Данила вдруг привлек длинный, в рост человека, предмет, похожий на развернутый костюм ОЗК, валяющийся почти у самого входа. Профессор, тоже заметивший эту странную вещь, шагнул вперед – и вдруг запнулся… Выругался трехэтажно, голосом, полным безмерного удивления – и, подцепив ногой, перевернул с сухим шелестом. И в этом отвратительном до тошноты бурдюке, в этой пустой, вялой кожистой оболочке, в сплющенном, сдувшемся, словно шарик, седом плешивом черепе с пустыми провалами глазниц и раскрытым в безмолвном крике ртом, Данил вдруг с оторопью узнал… останки Нибумова. Он лежал – и прижимал к груди грубое подобие куклы, скрученное из целлофана и обмотанное веревками…

Рядом, подтверждая, что он не ошибся, длинно и заковыристо выругался Сашка, что-то удивленно промычал Счетчик, озадаченно крякнул Шрек… Профессор, переводя взгляд с одного на другого, вопросительно уставился на них.

– Вообще-то этого следовало ожидать… – пристально вглядываясь в то, что когда-то было Хребтом, после недолгой паузы сказал Добрынин. – Уже даже медведь об этом свидетельствовал…

– Я не понял реакцию… Знакомый ваш, что ли? – спросил Кубович.

– Тот самый Хребет.

Серега присвистнул:

– Ни хрена себе! Вот оно как поворачивается…

Семеныч вдруг приподнял ничего не весящие останки носком берца, отодвигая их в сторону нагнулся – и подобрал с пола небольшую серебристую коробочку в которой Данил немедленно узнал диктофон Нибумова, купленный им как-то по случаю у проходящего каравана. Подбросил его в ладони – и оглядел стоящих вокруг него сталкеров.

– Ну что… как думаете – есть тут что-нибудь интересное?

И Данил при виде этой плоской металлической коробочки вдруг почувствовал, как его охватывает страшное любопытство, приправленное предвкушением жутковатой тайны… Человек просто исчез – исчез на целых шесть лет! Так же могли исчезнуть и они с Сашкой. Но им повезло, а Хребту – нет. И теперь вдруг оказывается, что возможность узнать, где он был и что он видел, – вот она, прямо перед ним! Да за информацию с этого диктофона можно полжизни отдать!

– Давай, давай, включай! – чуть ли не простонал рядом Санька, испытывая, похоже, те же самые чувства.

– Главное – остался бы заряд, – пробормотал Счетчик. – Судя по всему, он здесь долго пролежал…

– Ну, я бы не был так категоричен, – отозвался Профессор. – Ты глянь – товарищ явно не своей смертью помер, помогли ему. Словно изнутри выели, а оболочку не тронули. Вот потому-то и видок у него такой, будто у мумии тысячелетней. А на самом деле – кто знает?..

– Да ты включай, включай! – поторопил его Кубович. – Может, и узнаем, что да как?..

Семеныч нажал на кнопку, и Данил увидел, как на лицевой панели диктофона загорелся маленький красный светодиод.

– Есть!

– Заряда очень мало – пять процентов показывает, – нажимая какие-то кнопочки, озабоченно пробормотал Семеныч. – И календарь сбит. Сегодня, оказывается, тридцатое октября 2027 года. Почти на шесть лет отстал. А записей тут – куча. Не успеем прослушать.

– Что там вообще есть? – заглядывая через его плечо на экран, спросил Кубович.

– Один большой файл и несколько мелких.

– Давай большой, – посоветовал Сашка.

– Большой – так большой, – пробормотал Семеныч. – Все, тихо. Слушаем… – и он нажал кнопочку.

Запись шла ни одним целым монологом, а постоянно прерывалась, но каждый раз, когда диктофон включали вновь, говорящий обязательно указывал дату записи и время. Иногда это были лишь секундные отрывки, словно человек куда-то торопился, иногда голос звучал по несколько минут. Иногда пробелы между записями составляли час или около того, а иногда – неделю или даже две. Но – это было самая удивительная история, что когда-либо слышал Данил. И он, несмотря на прошедшие годы, сразу же узнал этот ироничный, слегка насмешливый голос. Сомнений больше не было – это и впрямь говорил Хребет.

« Одиннадцатое июня две тысячи двадцать седьмого года. Двадцать один час три минуты.

Все, я внутри. Проводили до самой калитки, но дальше уписались, – Хребет тихонько захихикал. – Навели пацаны шороху… Байку рассказали – ими поверили. Ладно, поглядим, что тут да как… Пылищи, конечно – о-го-го! Ковром! А вот следов вообще нет, хотя должны бы остаться. Получается – пацанята и сами тут не были? Побоялись в дом с приведениями входить, напридумывали… – он вновь хихикнул. – Гро-о-о-зные сталкеры…»

«Двадцать один час двадцать девять минут.

Осмотрелся в холле. Хм… В принципе – все, как и говорили, – голос Хребта был слегка, самую малость, растерян. – Четыре двери, пятая – аркой. Одна закрыта наглухо. Радиации – ноль! Интересный феномен! И вода в фонтанчике есть, хотя откуда течет – не ясно. Так что же получается – все ж заходили они сюда? Но… как же пыль?.. Ковром лежит, нетронута… Правда – в окнах ничего такого сверхъестественного. Пыльные грязные окошки.»

«Двадцать один час тридцать девять минут.

Видел во дворе наркологии выродка… »

«Двадцать два часа тридцать минут.

Обошел первый этаж. В окнах и впрямь темно – но так и время уже позднее. Пусто, тихо. На втором этаже, кстати, тоже тишина. Собственно, я и не сомневался. С фонарем плохо, лучше осмотрюсь завтра…»