Нил Шустерман - Оборванные струны

— Эй! — Лев вскидывает глаза — неужели Уил за что-то сердится на него? Но нет — у большого словно медведь Уила улыбка плюшевого медвежонка.

— Можешь вытереть тарелки. Встретимся в конце коридора, когда закончишь.

Дома Лев никогда не мыл посуду — это работа для прислуги. К тому же он болен! Больного человека заставляют вытирать тарелки! Однако он без возражений делает, что приказано. Он должен Уилу за концерт. Он никогда прежде не слышал такой гитарной игры, а ведь семья Лева была высококультурной: дети играли на скрипке, а по четвергам все они ходили на концерты симфонической музыки.

Но музыка Уила была совсем иной. Она была... настоящая. Два часа подряд он играл исключительно наизусть: немного Баха, Шуберта, Элтона, но больше всего — испанской гитарной музыки.

Лев опасался, что слишком слаб, что такие насыщенные, сложные вещи в его состоянии будет тяжело слушать, но всё оказалось как раз наоборот. Музыка баюкала его, она, казалось, пела в его синапсах: звуки вздымались, расцветали, кружились в совершенной гармонии с его мыслями.

Лев заканчивает вытирать посуду и вешает полотенце. Он подумывает, не вернуться ли ему в свою комнату, но Уил пробудил в нём слишком сильное любопытство. Лев находит парня в конце коридора — тот закрывает дверь своей спальни и надевает лёгкую куртку. Без своей гитары Уил выглядит каким-то... незаконченным. Очевидно, это ощущает и сам Уил. Его пальцы нерешительно теребят дверную ручку, затем, вздохнув, он снова открывает дверь в свою комнату и выносит оттуда гитару и ещё одну куртку — для Лева.

— Мы куда-то идём? — спрашивает Лев. — Куда?

— Да по разным местам...

Этот ответ как раз в духе такого парня, как Уил, но Лева он наталкивает на мысль о расплетении. О том, как все части его тела были бы разбросаны по разным местам. Лев перебрался через стену резервации в отчаянной надежде обрести убежище. Но что если он слишком слепо доверился слухам?

— А правда, что в резервациях для беглецов безопасно? — спрашивает он. — Правда, что Людей Удачи не отдают на расплетение?

Уил кивает.

— Мы так и не подписали Соглашение о расплетении. Так что не только нас не могут расплести, но и мы не можем пользоваться частями тел расплётов [4] Так я взяла на себя дерзость назвать тех, кто отправляется на расплетение. Дело в том, что в книге Шустермана Unwind (в русском переводе «Беглецы») есть специальный термин для таких детей, и этот термин выведен в названии книги — unwind. Официальный переводчик предпочёл этот термин вообще никак не переводить и полностью исключил его из ткани повествования. Я же посчитала необходимым всё же хоть как-то воплотить авторский замысел, удачно или нет — это уже другой вопрос. .

Лев задумывается. Он не может взять в толк, как может существовать общество, в котором никого не разнимают на части.

— Но... откуда же вы берёте органы?

— Природа предоставляет, — несколько загадочно отвечает Уил. — Иногда. — В глубине его глаз проходит какая-то тень. — Пойдём, я покажу тебе резервацию.

Через несколько минут они стоят на открытой площадке и смотрят с довольно значительной высоты вниз, на русло высохшего ручья. На другой стороне лощины тоже возвышаются дома, воздвигнутые прямо на красных камнях крутого склона. Все здания построены на старинный лад, и всё же в них ощущается нечто модерновое. Отделаны они с ювелирной тщательностью. Новейшая технология на службе у вековых традиций.

— Высоты ты, кажется, не боишься? — Уил не ждёт ответа, лишь удостоверяется, что драгоценная гитара хорошо закреплена у него на спине, и становится на верёвочную лестницу. Он карабкается вниз, по временам съезжая на несколько метров за раз.

Лев сглатывает, однако он нервничает гораздо меньше, чем несколько недель назад. Должно быть, привык — в последнее время он только и знает, что пускается в какие-то опасные предприятия. Он ждёт, когда Уил достигнет дна лощины, затем стискивает зубы и спускается следом. С левым запястьем, всё еще стянутым ортопедическим браслетом, это не так-то просто; а каждый раз, когда он бросает взгляд вниз, в животе у него словно что-то переворачивается. И всё же Лев добирается до дна лощины и только тут соображает, почему Уил заставил его это сделать. Первое, что всегда утрачивает беглец — это уверенность в своих силах. Предоставив Леву спуститься самостоятельно, Уил вернул ему чувство собственного достоинства.

Когда Лев поворачивается к Уилу, его ждёт сюрприз: они, оказывается, не одни.

— Лев, это мой дядя Пивани.

Лев осторожно пожимает руку здоровенному мужчине, не сводя глаз с зажатой под его левой подмышкой винтовки, стреляющей дротиками с транквилизатором. Дядин костюм из оленьей кожи довольно сильно потрёпан, сыромятный кожаный ремень, стягивающий волосы, ослаб, и седые космы выбились наружу, так что вид у дяди диковатый, — но сапоги у него солидной дизайнерской марки, а на руке — дорогие швейцарские часы. Кстати, винтовка с прикладом из чёрного дерева наверняка сделала на заказ.

— Как прошла сегодняшняя охота? — спрашивает Уил. По идее, довольно обычный вопрос, но Лев не может не заметить, как напряжённо вглядывается Уил в дядино лицо.

— Обездвижил львицу, но вынужден был отпустить — у неё котята. — Пивани потирает глаза. — Завтра утром уходим в Ущелье Выигрыша. Говорят, там видели самца. Ты пойдёшь с нами на этот раз?

Уил не отвечает, и Лев удивляется, увидев, какой хитрый взгляд бросает дядя на племянника. Лев всегда думал, что все Люди Удачи ходят на охоту, но, по-видимому, это всего лишь миф. Так же, как и всё остальное в его жизни.

Пивани удостаивает взглядом и Лева:

— А ты выглядишь получше, чем тогда, когда я тебя нашёл. Рука как — ничего?

— Ага. Лучше. Спасибо за то, что спасли меня.

Лев не помнит самого спасения. Он вообще мало что помнит, после того, как свалился со стены — кроме острой боли в запястье и того, как лежал на подстилке из листьев и сосновых иголок, уверенный, что пришёл его конец.

Пивани вперяется глазами в гитару Уила.

— Ты собираешься, наконец, пойти в больницу навестить дедушку?

— Скорее всего нет, — отвечает Уил.

Голос мужчины приобретает резкость, становится почти обвиняющим:

— Целители и музыканты не могут выбирать, кого им исцелять. Или чей путь к смерти облегчить. — Он наставляет на Уила палец. — Ты сделаешь это для него, Чоиулау.

Секунду дядя и племянник смотрят друг другу в глаза, затем Пивани отступает на шаг и перебрасывает винтовку в другую руку.

— Скажи дедушке, завтра мы раздобудем для него сердце.

Проговорив это, он церемонным кивком прощается с Левом и поднимается наверх, воспользовавшись, однако, не верёвочной лестницей, а подъёмником, которого Лев не видел, а Уил почёл за лучшее ему не показывать.